Отец кивнул, припоминая разговор в холле отделения эндокринологии.
– Я соврал.
Юрий краем глаза наблюдал, как его, Абрикосова-старшего, щека дергалась в овале зеркала. Блин, герой-неврастеник.
– Сынок, ты сказал, про рюкзак из книжки взято, – отец сделал ударение на слове «сказал», напомнив сыну о Лешкиной ссылке на частичный плагиат.
– Все равно, я врал, – упрямо повторил Лешка.
– Понятно. А чего вдруг сегодня…?
– Неприятно, что соврал.
Абрикосов опять отметил факт подергивания щеки:
– А про Мурока ты сам сочинил:
«Наш Мурок малой,
Он очень смешной,
Он ходит смешно,
И мне хорошо»?
– Да, это сам, – подтвердил Лешка. Было видно, что говорить на эту тему сыну не хочется. – В общем, я тебе сказал, – обойдя Юрия, мальчик приоткрыл дверь на кухню. – Мы пошли.
– К уколу не опоздайте, ужин в шесть, – отозвалась Вера.
Юрий быстро достал из сумки кеды и одел вместо туфель.
– Побежали, – предложил отец, едва миновали пустырь.
– Нет. После железки.
Они занимались за железнодорожным полотном в лесу.
Строго говоря, эти прогулки мало походили на серьезные тренировки.
Так, походят, побегают папа с сыном. Руками помашут, иногда в футбол поиграют. Вот и все занятие. Часа полтора.
После того, как Леша заболел, у Абрикосова-старшего где-то глубоко внутри поселилось чувство непреходящей тревоги. Подобно многим родителям, впервые столкнувшимся с ситуацией, когда ты не в состоянии помочь собственному ребенку, Юрий обломился.
Со временем Абрикосов научился угадывать таких людей. Хватало одного брошенного невзначай взгляда, чтобы безошибочно определить принадлежность человека к своей касте. Ее составляли разные люди: богатые и бедные, преуспевающие внешне уверенные в себе и, наоборот, постоянно испытывающие нужду и оттого очень робкие. И все эти столь несхожие люди составляли единую касту родителей, матерей и отцов, чьи дети серьезно больны.
Лешка шел впереди по тропинке и Абрикосов видел только его затылок, но не сомневался: глаза малыша заняты поиском крышек консервных банок. Едва завидев желтый кружок из жести, сын опрометью бросался к нему, и радости не было предела, когда пущенная быстрой рукой жестянка, взмывала в воздух.
Запуск «тарелок», не мешал Лешке активную пропагандировать свою концепцию устройства хомосапиенса.
– Самый главный орган у человека – душа, – начал Абрикосов-младший, когда, спустившись с железнодорожной насыпи, они побежали к видневшемуся метрах в трехстах яблоневому саду. – Например, если человек спит, то его душа часто уходит погулять. А если она не вернется, то человек не проснется.