Абрикосов внезапно перестал бегать и успокоился, потому что нашел причину своего волнения – гениальность Сандры. А она не вмещается в формат.
Так что не дергайся. Ты кто? Бульварный романист, посредственность на все руки. Запомни, бездарь, гениальность может выразить лишь она сама. И если на то будет воля свыше.
Ты лучше взгляни на текст глазами умного врага-редактора.
Дневники героини? Этим никого не удивишь. Тем более о чем?
Это что, описание внутреннего мира девушки из Восточной Европы? Она кто – жертва? Нет. Злодей? Нет. Жанна д'Арк, борющаяся за счастье своего народа? Нет. На худой конец, моногамная особь, не желающая становиться добычей гориллобразной лесбиянки с рыжей бородкой? Тоже – нет. Тогда о чем базар, писатель? Мафия какая-то несерьезная, с перепелиными гениталиями. Где силиконовые бюсты 70-го размера? Где базуки крупнокалиберные, органы подростков еще теплые, расфасованные для распродажи! Любить – по-русски! Изменять – по-русски! Не с человеком, уже было! С кентавром! Дайте нам портрет настоящего отечественного педофила! Крупным философским мазком. Патриотизма подпусти, особая роль славянской цивилизации, богохранимое Отечество… А сюжеты? Развиваются совершенно без учета вкуса целевой аудитории. Вера, например, узнав адрес новоиспеченной любовницы Виктора, нагрянула туда и долго била мачо ногами. Буквально. Виктор лежал пьяный, и только вяло прикрывал лицо руками. Хозяйка квартиры, милая куколка, онемела и в ужасе забилась в уголок, как суслик в норку…
О разборке Томкинсу рассказала Ирина. Вера захватила подружку с собой прямо со смены, чтоб не так страшно было. На следующий день избитый Виктор позвонил Вере, но та лишь поинтересовалась:
– У тебя есть претензии?
И услышав «Нет. Мы в расчете», повесила трубку. Разве такой может быть развязка отношений двоих в романе? Вера тоже не жертва. Тогда кто?
Ни героев, ни Добра, ни Зла. Прямо Верлен: «…И ни зла, ни боли, только плачет сердце, плачет от того ли, что ни зла, ни боли?».
Внезапно Юрий увял. Все ясно – «нечем» писать. И не о чем. Вдохновение без аванса не приходит.
Через двадцать дней Абрикосов прочел записку Сандры, зеленым фломастером, крупными буквами: «Прилетела в Минск и сразу уезжаю. Вернусь послезавтра. Встречаемся под часами в 17, у старой башни».
Стопка листов А4, исписанных знакомым почерком. Соседская девочка принесла их вечером в полиэтиленовом пакете, заклеенном скотчем. Он недавно вернулся после дежурства и с трудом поднялся, чтобы открыть дверь. Только под утро, окончательно проснувшись, уселся за стол, включил лампу.