После того, как на столе осталось только вино, фрукты и чай произошла эта смешная сцена. В качестве одного из самых убедительных аргументов, свидетельствующих в пользу удивительной системы, я привела в пример способность выполнять йогами самые сложные физические упражнения – в частности, позы скорпиона, павлина на одной руке и другие асаны.
Ни слова не говоря, Гиоргобиани положил сигарету в пепельницу и, начав со шпагата, за две минуты проделал все самые сложные асаны, в том числе и вышеперечисленные. Георгий показал выход из лотоса в стойку на руках и закончил демонстрацию сальто. Потом снова уселся на свое место за столом.
– Зачем грузину йога? – спросил он, наливая в бокал сухое вино.
Теперь, глядя, как Георгий слушал Арсена, я вспомнила об этом случае и невольно стала ждать чего-то подобного.
Но Гиоргобиани, выслушав друга, после долгого молчания произнес только одну фразу по-русски:
– Что ж, может быть и так, – затем повернулся ко мне, – приглашаю тебя пообедать, не против?
– Конечно.
В просторном зале ресторана сидели немногочисленные посетители, но официант обслуживал нас в отдельной комнате.
Скоро вечерняя репетиция, поэтому на столе появились лишь соки, молодое вино, сыр и фрукты.
Георгий подождал, пока я пригубила вино и, «ты не против?» закурил.
– Вино великолепное. За тебя.
Гиоргобиани приподнял бокал, сделал глоток. И задал опрокинувший меня вопрос.
– В твоем сердце живет ненависть, много ненависти. Это правда?
– Почему ты решил узнать об этом именно сейчас?
– Потому что Арсен попросил. Месхия сказал, что ты не сыграешь роль, если не сумеешь избавиться от этого чувства. Душа Роксаны не может быть окрашена цветом ненависти. Не забывай, Арсен – художник.
Я никогда не была на исповеди, но наверно так разговаривают со священником. Сосредоточенно, без лишних эмоций. Порой сумбурно, бессвязно о скопившейся боли и страхе, о несправедливости и беспомощности. Инстинкт – хорошая штука. Иногда нужно ему доверять. Не плакала, сухо, почти протокольно. В основном о событиях последних месяцев, об Алене, о Жанне, о преследовании уродов, о Дяде Толе и Вове Самурае. Матери родной не смогла бы о них сказать.
Георгий не перебивал, не задавал вопросов, смотрел куда-то в пространство, казалось, не слишком внимательно слушал.
Когда я умолкла, через паузу тихо уронил:
– Вы русские совсем беззащитны. Если меня убьют, то кровь врага возьмет отец или брат. Я буду идти на смерть спокойно. У вас не так.
Гиоргобиани расплатился с официантом, и мы вскоре ушли.
Вместо того, чтобы ехать в театр, Георгий развернул машину и помчался в горы.