– Я ухожу, – без всяких церемоний сообщила она. – Не хочу больше принимать участие в этом безобразии. Я боролась, сколько могла, но даже расти мне стало некуда. Я…
– Куда ты уходишь? – осведомился Стариков. – Домой? Заболела? Напиши докладную записку на имя директора. Да, у нас новый директор со вчерашнего дня, фамилия – Бургомистрова. И…
– Я увольняюсь! Думаю, что вы еще услышите немало лестных слов о том, что сделали с еженедельником. Понимаете, дело в том, что находилась уйма желающих высказать вам все то, что наболело, но я ведь фильтровала звонки. И грубости доставались мне, хотя и объективной критики было предостаточно.
– Агата, ты что, не видишь, что я не один? Могла бы и постучаться! Я занят, у меня важный разговор, давай обсудим твои проблемы позже. К нам наконец-то приехал антикризисный менеджер. Будем разбираться, почему дела идут не так, как мы запланировали. Кстати, раз уж ты зашла, принеси нам кофе. Кирилл, вам с сахаром, без? И пригласи сюда Бориса. И Бургомистрову. И Наташу. И… В общем, скажи Борису, что приехал Клемешев.
Кирилл медленно поднимался из своего кресла.
– Агата? Ты? Что тытут делаешь?
– Ну, как? Понравилось тебе столько времени лицезреть небо исключительно сквозь жалюзи?
Они сидели в «Кофейной гамме». Где-то внизу, почти что под их ногами, находилась вода, которая сейчас была подернута льдом. За окном темнела громада Казанского собора, массивные, мощные, но торжественные колонны.
Агата не могла поверить, что спустя столько месяцев вновь видит Кирилла. Иногда он приходил к ней во снах, но это было так редко, так быстро стиралось из памяти… А сейчас он сидел напротив нее, и был такой же, как всегда, только на лбу прорезалась лишняя горизонтальная морщинка.
– Небом ведь можно любоваться в городе, – пожала плечами девушка, – по крайней мере, это был интересный опыт. Я многому научилась. Может быть, даже слишком многому…
– Что ты имеешь в виду?
Они сидели за самым ближним к окну столиком, Агата – на диванчике, Кирилл – на стуле с высокой резной спинкой, вот уже часа три. Все это время они проговорили. За все это время они ни разу не прикоснулись друг к другу. К удивлению Агаты, их объяснение прошло необъяснимо спокойно, на редкость терпеливо.
Кирилл объяснил свое спокойствие тем, что внутри у него уже успела перекипеть злость, досада, перегорело раздражение, улеглось недоумение. Записка Агаты вызвала непонимание. Он очень мягко, чтобы не создавать ажиотажа или беспокойства, принялся наводить справки. Но никто, разумеется, ничего не знал о местонахождении Агаты. Оставалось принять как должное то, что значилось в записке, тем более что он опознал почерк своей невесты.