прыгают к нему в объятья. Простите, уточню: одна прыгает, другая колеблется. Та, что
сухая, с радостью смотрит, как прыгает ее сестра. Она приплясывает и кружится, когда
та прыгнет. Но в ответ на все призывы отца она только трясет головой и отбегает назад.
Живая метафора! Сколько людей так и проводят всю свою жизнь на краю
бассейна? Прислушиваясь к голосу осторожности. Пренебрегая словами веры. Ни разу
не прыгнув в воду. С радостью переживая чужое, заимствованное счастье. Предпочитая
никогда не рисковать, чем однажды решиться. Из-за страха худшего они никогда не
получают самого лучшего в жизни.
А ее сестра, напротив, прыгает. Не в глупом порыве, а с убежденностью в доброй
заботе отца, доверяясь силе его рук. Таков был выбор Иисуса. Иисус не только говорил
о страхе. Он испытал его.
39
Кульминационный акт евангельской драмы разыгрывается в двух сценах — в
Гефсиманском саду и на Голгофском кресте. Распятие в пятницу раскрывает нам
величайшие муки. В Гефсиманском саду в четверг проявляется величайший страх. Это
там, среди олив, Иисус «пал на землю и молился, чтобы, если возможно, миновал Его
час сей; и говорил: Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не
чего Я хочу, а чего Ты» (Мк. 14:35-36).
Один читатель как-то вызвал меня к телефону, а потом — и к себе на ковер — по
поводу того, что я написал в своих комментариях к этому тексту. Ему не понравилось
то, что я говорю о Христе — что «Его глаза расширились в оцепенении от страха»2. Я
ответил, что упреки нужно адресовать не мне, а в высшую инстанцию. Это евангелист
Марк изображает Иисуса бледным и трясущимся. Он «начал ужасаться и тосковать»
(Мк. 14:33). Глагол «ужасаться» употребляется «по отношению к человеку, который
беспомощен и сбит с толку, которого тревожит и мучает угроза какого-то
надвигающегося несчастья»3.
Матфей согласен с Марком. Он говорит, что Иисус «начал скорбеть и тосковать»
(Мф. 26:37)4; в других английских переводах: Он был «угнетен и встревожен»; «в
терзаниях и в страхе».
Мы никогда не видели Христа таким. Ни в бурю на море Галилейском, ни с
бесноватыми, вышедшими из гробов, ни на вершине горы в Назарете. Мы никогда не
слышали от Него таких стонов и не видели такого страха в Его глазах. И никогда мы не
читали ничего подобного: «Он тонул в водовороте смертельной агонии»10 (Мк. 14:33).
Это серьезнейший момент. Бог стал плотью, и Плоть ощущает неподдельный страх.
Почему? Чего боится Иисус?
Это как-то связано с чашей. «Пронеси чашу сию мимо Меня». В библейской лексике
«чаша» означает нечто большее, нежели «посуда для питья». «Чаша» подразумевает