Отблеск факела на лезвии, мерзкий скрежещущий звук — и сразу жуткая боль. Ощущение неправильности, но не в том, что происходит здесь и сейчас, а словно весь мир стал иным, неприятным и чужим.
Второй удар топора был сходен с взмахом ножа в руках искусного лекаря — Дайрут излечился от своего душевного недуга и необычайно остро и четко осознал происходящее вокруг. Силы оставили его — он давно не ел, а наручи, позволявшие хану держаться, вместе с руками отделились от тела и существовали самостоятельно.
Дайрут не мог пошевелиться, сказать слово — у него не было сил даже на то, чтобы полностью почувствовать боль.
Хотя возможно дело было в том, что, когда воин получает тяжелую рану, он может некоторое время продолжать сражаться, даже не замечая ее. Дайрут не раз видел подобное на поле боя.
Но когда Коренмай двинул его сапогом в бок и прижал горящий факел к первой культе, хан скрипнул зубами — он все-таки чувствовал боль. Второй обрубок он решил защитить — но безрукий и обессиленный не сумел оказать сопротивления и был побежден тем, кто даже не заметил этой жалкой попытки бунта.
Дайруту стало больно.
В его руки, которых больше не было, словно вцепился острыми клыками дикий зверь. Он терзал ладони, запястья, он скрипел зубами о суставы локтей, и от понимания того, что его не скинуть, не избавиться, потому что рук-то на самом деле уже нет, Дайруту стало мучительно жаль себя.
— Убейте меня, — одними губами прошептал он, однако его не услышали.
Потом он потерял сознание, а когда очнулся, то над ним шел спор: бывшая королева Дораса на ломаном языке кочевников доказывала, что его друзьям ничего без нее не сделать, а они спорили — но больше для вида, это Дайрут видел точно.
— Предатели, добейте меня, — прошептал он, но его никто не услышал.
Дайрут заплакал — от боли, от ярости, от бессилия, от того, что он оказался не тем, кого воспитывал отец, — тот, настоящий, который стоял за троном императора и обеспечивал покой и порядок в Империи, в которую сын пришел как завоеватель. Но слезы не потекли по его щекам, словно в глазах не осталось влаги, а рыдания не сотрясли тело, будто оно уже погибло.
Он понял, что надо умереть, прямо сейчас, когда открылось, что друзья предали его, а сам он предал своего отца и себя. Когда стало ясно, что маленькая королева оказалась более твердой, чем он, смогла защитить свою страну и взять все в свои руки, а он лежит безрукий, безголосый и окровавленный, потерявший все, что только можно, во второй раз.