— Если бы я в куклы играл, тогда извольте, называйте меня стариком, — обычно говорил Чумаков. — Ну а если этот самый старик не хуже молодого ворочает? Ворон триста лет живет, а никто этому не удивляется.
Кумачовые полотнища призывали равняться на бригаду Хариохина. Что же, там настоящие мастера собрались. Прежде чем приехать в Севастополь, поколесили по стране, по самым ударным стройкам: восстанавливали Ростов-на-Дону, Воронеж.
В бригаде Ивана Хариохина работал его старший брат, человек иного склада. Невзрачный, болезненный, вечно дымивший дешевой кременчугской махрой, он старательно вырезал из газет и наклеивал в альбом все, что писалось о бригаде.
— Не иначе скоро за мемуары возьмется, — посмеивался над ним Иван, хотя порой его самого тянуло перелистать альбом, вспомнить былое, полюбоваться на фотографии.
Жарко. Камень будто из печи вынули. А пойди прокали увесистый блок «инкермана» — так называли камень, добытый в инкерманских штольнях. Солнце обугливало бугры, сжигало травы, немощно продравшиеся весной из нуммулитовых скал, и, казалось, превращало бирюзовые воды бухты в кипяток. В начале мая небо ненадолго затянуло тощей хмарой, покропило. Но вот уже июнь, а хотя бы одна-разъединая тучка прикочевала сюда.
— Ваня, проверь-ка стенку, — посоветовал Гаврила Иванович, перегнувшись и нацеливаясь опытным прищуренным глазом. — Вроде повело.
Хариохин опустил шпагатный отвес, верный, хотя и древнейший инструмент, и еще раз удивился точному глазу Чумакова.
— Есть немножко, выправим…
На веслах уходили в море барказы. Ползли, как мухи по зеркалу. Хариохин знал многих ватажков. Не иначе пошли сыпать сети на султанку — она уже появилась на рынке. Позавидовал рыбакам бригадир — им в море привольней. Смахнул ладонью пот и, не долго думая, стянул присосавшуюся к телу сатиновую рубашку — пусть просохнет. Тело у Хариохина мало тронуто загаром, мускулистое, по спине родинки, грудь широкая, плотная, как слиток; осколок только ковырнул ее, вырвал кусок мяса чуть ниже левого соска.
Подручная, его жена Аннушка, тоже передохнула, поправила косынку тыльной стороной ладошки, улыбнулась серыми лукавыми глазами.
— Притулиться бы к тебе, Ванечка, а?
— Притулись, — ласково ответил Хариохин.
— Солнышко-то не берет твою кожу. — Аннушка прикоснулась к спине мужа. — А ты говоришь, оно камни в пыль превращает.
— Меня даже пуля не взяла, бронебойный осколок, — довольный близостью жены, сказал Хариохин и сбросил старую пилотку — последний предмет вещевого хозяйства бывшего пулеметчика. — Смастери-ка мне, Анка, наполеоновку. Возьми ту газету.