Политическая антропология (Вольтман) - страница 137

А Теогнис из Мегары жалуется в стихах:

«…но женитьба на дочери презренного плута не печалит честного человека, лишь бы она принесла ему с собою сокровища».
«Также и женщина не противится стать женой подлеца, лишь бы он был богат, ибо предпочитает она золото добродетели».[221]

Взаимная склонность и ревность, в такой же мере, как и целомудрие и верность, являются теми важными душевными узами, которые содействуют развитию культуроспособных форм брака и семьи. Есть племена, у которых брачные узы верности еще мало развиты, и даже в тех случаях, где существует длительное единобрачие, все же практикуются по временам отдача жен напрокат и обмен их, а также предоставление дочерей и жен гостям, что, само собою разумеется, не может содействовать усовершенствованию социальной и духовной жизни. Свобода супружеских уз только при известных обстоятельствах может быть выгодной для расы. Так, Зороастр разрешал персам, в случае бесплодия жены, брать другую жену, чтобы иметь детей, так как бездетность была для персов тяжким несчастием, и поэтому царь ежегодно выдавал награду за обилие детей. Плутарх сообщает то же самое о спартанцах: «Если пожилой муж молодой женщины почувствует расположение к хорошо сложенному, молодцеватому юноше и считает его дельным человеком, то он может привести его к своей жене и присвоить себе дитя, которое произойдет от столь благородной крови. С другой стороны, достойному мужчине, которому понравилась плодовитая и добродетельная жена другого, позволялось просить у ее мужа разрешения жить с нею и совместно с ним засеять благословенное поле, распложая благородных детей, тесно соединенных кровными родственными узами, и в жилах которых текла бы благородная кровь».

Первою ступенью более глубокого духовного понимания супружеской жизни является требование верности и целомудрия со стороны женщины. Мужчина имеет большею частью право прогнать или умертвить жену, захватив ее на месте преступления. Это преимущество мужчины оправдывается естественно, так как вследствие физиологического призвания женщины, ее проступок отзывается вреднее на зарождении и воспитании потомства, чем проступок мужчины. Это понимали уже те индейские племена Парагвая, которые, сознав опасность слишком близкого соприкосновения с белыми, старались как можно более оградить своих женщин, путем строгих обычных законов, от общения с европейцами и предохранить их от специфических половых болезней.[222] Еще более высокая ступень брачной культуры заключается в том, что и на мужчину возлагается внебрачная верность как обычный долг. Любящий прикрасить Тацит полагает, что у германцев только очень немногие имели несколько жен, и те поступали так не из чувственных побуждений, а вследствие своего высокого положения. Что Тацит здесь излагает басню — это вполне ясно, так как у германцев, как и у греков и римлян, конкубинат допускался обычаем и законом, пока он не был запрещен Карлом Великим.