Макс действительно счел, что она говорит всерьез.
– Ну да.
– Значит, если, скажем, я намекну, как невероятно сексуально ты бы выглядел в этих стрингах…
Макс с облегчением усмехнулся:
– Черт, а я думал, ты всерьез.
– Черт, – поддразнила Джина, – так и есть.
Макс взял ее лицо в ладони, и от пылкости в его глазах колени Джины подогнулись.
– Я их надену, если ты тоже наденешь…
Он снова поцеловал ее, и на этот раз его поцелуй дышал чистой страстью. Его требовательные губы больше не были мягкими, он притягивал ее все ближе к себе, а она в свою очередь льнула к нему, запустив пальцы в волосы. Джина хотела коснуться его всего – этого невероятного здорового Макса, его мускулистых рук, широкой спины и живота с намеком на кубики, который удивил ее в тот самый первый раз при виде обнаженного любимого – в ее номере мотеля во Флориде, кажется, сто лет назад.
Или не совсем сто лет, а – для Макса – два пулевых ранения назад. И, целуя его, Джина гадала, действительно ли агенты ФБР измеряют время различными телесными повреждениями.
Также она думала, знает ли Макс, что ей совершенно все равно, сексуальное ли у него тело или нет. Худое или толстое, мускулистое или дряблое – ей было плевать. Она хотела, чтобы он был жив и здоров и предпочтительно достаточно счастлив, чтобы улыбаться ей – вот и все, что ее волновало.
Но она все равно никак не могла насытиться прикосновениями к нему. Его спине, рукам, плечам.
И, о, от него так хорошо пахло.
Джина потерялась в его поцелуях – отчаянных, голодных, властных поцелуях, на которые отвечала тем же. Потерялась в касаниях его рук, ощущая его мощную грудь, пока Макс размещался между ее ногами – и вот уже его твердость прижалась к ее мягкому телу.
Задней поверхностью бедра Джина уперлась в стол, чувствуя пальцы Макса на пуговице пояса, а затем, боже, она уже помогала ему. Стягивала с себя брюки, чтобы он мог поднять ее на стол, чтобы между ними больше ничего не было. Она обхватила Макса ногами, и он…
Господи.
Как она скучала по нему, скучала по этому, и попыталась озвучить свои мысли, но Макс целовал ее так, словно пытался языком достать до души.
И существовала вероятность, что он преуспеет.
И все, что Джина смогла выдохнуть, – только «Еще…» и «Пожалуйста…».
Макс держал ее на весу, чтобы позвоночник не бился о жесткий деревянный стол, и Джине было невообразимо хорошо в его руках, невероятно хорошо, когда он целовал и целовал ее, все глубже и глубже вонзаясь в ее тело.
Только Макс и секс, но этот раз не был похож ни на один из тех, что у них случались прежде, потому что Макс не вел себя излишне заботливо. Он не беспокоился о сломанной ключице, которая давно срослась. И не щадил Джину.