– Кто-нибудь еще хочет чаю? – спросила Молли, подойдя к плите.
Джина положила диски на стол рядом с Максом.
– Да, я тоже хочу, но сама приготовлю. – Она коснулась затылка Макса и пошла к Молли. Касание было очень легким, но одновременно интимным и собственническим, и Макс внезапно осознал, что именно на этом столе они недавно…
Ладно. Думает ли об этом кто-нибудь еще в кухне? Макс глянул на Джоунса, который перехватил его взгляд и постарался не улыбнуться, а…
Да, Джоунс тоже об этом думал.
– Садись, – скомандовала Джина. – Положи ноги на стул.
– Спасибо, дорогая. – Молли подошла и села за стол прямо напротив Макса.
Макс притворился, что завороженно смотрит на экран, где зависла иконка с песочными часами.
Краем глаза он видел, как Джоунс пододвигает стул, чтобы Молли подняла на него ноги.
– Лодыжки начали опухать, – пожаловалась Молли. Она обращалась напрямую к Максу, а он не мог поднять на нее глаза. Черт, неужели он правда покраснел? – С недавних пор.
Стоп. Опухшие лодыжки – это… Разве у нее не рак груди?
Молли улыбнулась ему через стол.
– Не волнуйся так, Багат. Это нормально. Возможно, дело в жаре. Мне просто нужно быть поаккуратнее, потому что, ну, мне уже за тридцать…
Теперь Макс оказался окончательно заинтригован.
Улыбка Молли стала шире.
– Что? Ты смотришь на меня, будто… – Тут ее улыбка померкла, и Молли повернулась к Джоунсу. – Ты не сказал ему о моем положении, – догадалась она, – верно?
– Ты тоже беременна? – спросил Макс и посмотрел на Джоунса. – Нет, он мне не говорил.
Джоунс потер лоб, словно у него болела голова.
– Мол, я думал, это тайна. Пока мы не получили результатов биопсии…
Молли разозлилась:
– Ты думал, что сможешь уговорить меня на аборт?
– Я думал, – перебил ее Джоунс, – что после консультации с врачом или двадцатью докторами ты, возможно, решишь, что в приоритете сохранение твоей жизни, и поэтому, может, желаешь сейчас оставить все в тайне…
– Я желаю сохранить этого ребенка, – сказала Молли.
Макс посмотрел в глаза Джине, стоявшей на другом конце кухни. Должно быть, она думает о том же, что и он – что они в долгу перед Молли и Джоунсом за спор в их присутствии. Присутствовать при чужой ссоре мучительно тяжко.
– Я знаю, – мрачно кивнул Джоунс. – И мне жаль так говорить, но я его не хочу. Боже, Молли…
– Хорошо. Я рада, что ты наконец-то набрался смелости признаться в этом мне. –
Молли встала. Она всегда держала ровную осанку, как у статуи, но сейчас вытянулась еще больше. – Прошу меня извинить, – сказала она Максу и пошла к выходу.
Между тем Джоунс очевидно расстроился. И рассердился.