Покончив с этим делом, Санни еще раз набрал номер Люки Брази. На сей раз молчание показалось ему подозрительным, Он старательно отогнал тревогу — Люка сам явится, как только узнает о случившемся.
Санни оседлал вращающийся табурет и откинулся на спинку, сосредотачиваясь. Не пройдет и часа, как в доме будет полно народу, а командовать предстоит ему самому. Лишь теперь, оказавшись на мгновенье в тишине и одиночестве, Санни осознал всю сложность ситуации. Впервые за десять лет брошен вызов могуществу семьи Корлеоне. Виновник этому Солоццо, но он явно не стал бы действовать без поддержки хотя бы одной из пяти нью-йоркских семей. Вероятнее всего, что за ним стоит клан Татальи. Значит, выбор был ограничен: либо кровопролитная война, либо немедленная капитуляция на условиях Солоццо.
Санни скривился в мрачной усмешке. Этот подлый турок все предусмотрел. Кроме одного — старик выжил, ему не повезло, этому турку.
Значит, война. Ну, что ж, имея в запасе связи в верхах, людские ресурсы и Люку Брази в качестве джокера, можно не опасаться исхода. Санни опять охватила тревога. Почему не появляется Люка Брази?
В машине, увозившей Хейгена, кроме него было четверо мужчин, считая водителя. Его поместили сзади между теми двумя, что выросли за его спиной так неожиданно, Солоццо устроился впереди. Сосед справа от Хейгена низко надвинул шляпу ему на глаза, заслоняя от Тома дорогу:
— И чтоб не шевелился у меня! — посоветовал мрачно.
Дорога была недолгой, не более двадцати минут, но когда они вышли, Хейген не смог определить, где он, так как совсем стемнело.
Его провели куда-то на первом этаже, ввели в помещение, вроде кухни, и усадили на кухонный стул с прямой спинкой. Солоццо уселся за стол напротив Тома. Его смуглое лицо напоминало очертаниями хищную птицу.
— Только не паникуй, — сказал он. — Я ведь знаю, что тебя ценят в семье Корлеоне не за силу, а за ум. Вот и поразмысли, как лучше помочь и им, и нам.
Хейген закурил, стесняясь дрожи в пальцах. Один из сопровождающих достал бутылку спиртного, налил в кофейную чашку, подал Тому. Хейген охотно выпил. Стало легче владеть собой.
— Твоего хозяина больше нет в живых, — сообщил Солоццо. И замолчал, изумленный слезами, выступившими на глазах Тома. Потом все-таки продолжил: — Мы застрелили его на улице, рядом с конторой, Как только ребята доложили мне об этом, я поехал за тобой. Только ты в силах помирить меня с Санни.
Хейген молчал, он еще не пришел в себя. Он сам не предполагал, что горе может быть так велико. К чувству утраты примешивались тоска от собственного одиночества и страх за жизнь.