И ещё одно её удерживало от бегства с киносъёмочной быдлятины, вернее – один. По сценарию потрёпанная жизнью и склоками ведущая актриса провинциального театра вдруг ни с того, ни с сего и даже вопреки собственным желаниям втюрилась в молодого, а лучше сказать – юного, начинающего актёра, презрев и существенную разницу в летах, и женский стыд, и язвительные смешки соратников, и даже истошную ругань собственной дочери, почти ровесницы парня. А он, подыгрывая и фактически почти в открытую насмехаясь над ополоумевшей матроной, в конце концов соблазняет дочь. Объединившись, молодые стараются всяческими известными в наше скотское время способами выжить сорокалетнюю старуху из её квартиры, переселить в съёмную и забыть. В общем, сплошная житейская гадость, зачем-то перенесённая на экран. Парня играл, соответствуя герою, четверокурсник ВГИКа, какой-то родственник по какой-то линии рыжего продюсера, хотя у блатняка не было ни маковки рыжинки, и вообще он был по-лоэнгриновски голубоглазым красавцем со светлыми кудрями, но с одним маленьким недостатком – недалёк, если не сказать глуп, зато с амбициями Михалкова. Марию Сергеевну, однако, не смутили изъяны красавца, и она, почему-то пожалев недотёпу, взяла лоботряса под женское покровительство, уделяя ему всё свободное время. Фактически не Г.Г., а она учила начинающую звезду-пустышку что и как нужно делать в роли, а в перерывах, не отпуская, пыталась натаскать в теории мастерства, правда, не очень успешно, а заодно и подкармливала, и вправляла искривлённые мозги духовными критериями и житейской мудростью, в которой и сама-то была слаба. И в скором времени красавец превратился в большую игрушку, в живого Томогочи, внимательно и терпеливо слушал её, старательно повторяя то, что она показывала, безропотно следовал её указаниям, и сам привык к паутинной опёке. А ей было приятно, что есть кто-то, за кем можно ухаживать, не встречая противодействия, и направлять туда, куда ей хотелось. Так продолжалось, пока кукла не вышла из роли и не стала проявлять к ней явно не сценарный, а мужской интерес, решив, что ей позволено всё. И тогда, очнувшись от игры в мать, она постаралась держать игрушку на длинном поводке, и помогало то, что по сценарию они становились врагами, но отпускать совсем не хотела, не задумываясь, к чему эта двусмысленная связь может привести. Правда, иногда нет-нет да и пронзала неутешительная мыслишка: «Не притворяйся, старуха, не ври себе, тебе нужно дитё, нужно настоящее материнство, а не этот суррогат. Перезрела, голубушка, звони лохматому, просись в гости на случку».