— А может быть, ты, наконец, понял, что занимаешься нелюбимым делом?
Харлан взглянул на стену кабинета. Там висел плакат, рекламирующий его радиошоу. На нем Харлан улыбался, но почему-то сейчас он показался себе… фальшивым.
Может быть, Тобиас прав? Любил ли Харлан свою работу по-настоящему?
— Глупо заниматься тем, что любишь, — сказал Харлан. — Посмотри на папу.
— Папа оказался недостаточно умен. Он отказался от постоянной работы, которая приносила ему регулярный доход, и увлекся своим хобби. К тому же у него не было ни медицинской страховки, ни отчислений в пенсионный фонд, ни долгосрочных планов на будущее. Ты же разумный человек, Харлан! И чертовски ответственный. Если по каким-то причинам мебельный бизнес у тебя не пойдет, ты найдешь иной источник дохода.
— Да, но…
— Не возражай мне! И не позволяй ошибкам нашего отца помешать тебе вести полноценную жизнь. Пора тебе позаботиться о самом себе, Большой Брат. — Тобиас опирался о спинку стула Харлана. — Так что проваливай отсюда и занимайся тем, что любишь!
Харлан посмотрел на своего младшего брата по-иному. Тобиас стал человеком, действительно готовым брать на себя ответственность. Пришло время перестать воспринимать Тобиаса как голодного маленького мальчика, который во всем зависит от старшего брата.
— Ты свихнулся, если уверовал, что я займусь мебельным бизнесом.
— Займешься, потому что должен. — Тобиас дернул стул из-под Харлана, и тот едва не упал. Потом широко улыбнулся: — А теперь убирайся из моего кабинета и отправляйся заниматься своими делами!
— Я не пойду.
Милдред повернулась к бабушке Уотсон. Обе женщины были уже разодеты для вечера.
— Может быть, мне применить баллончик с перцовым аэрозолем, чтобы она стала сговорчивей? — спросила Милдред.
— Не вздумай трогать мою единственную внучку, Милдред Мейерс! — Бабушка Уотсон уперлась сморщенным кулачком в бедро. — Софи расстроена. Ей просто нужно время.
— Мне не нужно время! Я не пойду на дискотеку.
Милдред подняла брови, словно спрашивая: «Вот видишь? Я же тебе говорила».
Бабушка вздохнула, взяла еще одно пирожное с тарелки, откусила, прожевала, затем снова заговорила:
— Я понимаю. Ты предполагаешь, будто то, что сделал этот человек, непростительно.
— Предполагаю? Так и есть. Он обещал мне, что больше не скажет ни единого слова о моей личной жизни в радиоэфире. А потом я слышу, как он рассказывает всему миру о том, как я сбежала с собственной свадьбы.
— Софи, я думаю, что радиостанцию «Здравствуй, город!» вряд ли слушают во всем мире, — перебила ее Милдред.
— Ее слушают многие. — Софи повернулась к коробке с печеньем и взяла одну печенюшку.