– Двенадцать штук, – сказал Гвишиани, когда взрыв уничтожил шестую амбразуру. – У него больше нэт гранат.
– А у нас больше нет добровольцев, – сказал Титов.
Ротный вовсе не выглядел обрадованным успешным завершением операции. В прикрытии единственного бойца рота потеряла девяносто человек. Если бы речь не шла об ослаблении неприступной высоты и если бы легшие под пули солдаты не были штрафниками, Титов бы рассказывал об этой вылазке под трибуналом. На пару со Смирновым.
Командир был угрюм еще по одной причине. Он четко понимал, что обещанной штрафникам реабилитации ему не добиться. Слишком их было много. Слишком незначительной была задача по нейтрализации нескольких огневых точек, чтобы вернуть звания почти сотне военных преступников. Командование не пойдет на это. «Да он издевается! – скажет какой-нибудь чин из НКВД, увидев отправленные Титовым бумаги. – Эту боевую задачу могла решить артиллерия. Она и должна была ее решать!» Да. А тот факт что у приданных штрафникам батарей были завязаны глаза… на высоком уровне подобные мелочи никого не волнуют.
Почти все погибшие были разжалованными офицерами. Они надеялись, что после смерти их восстановят в прежнем статусе – и тогда их семьи избавятся от черной метки родственников врагов народа. Но этого не случится. После расстрела второй группы командиру не следовало посылать за Смирновым ни одного добровольца.
Бывшие офицеры видели гибель своих предшественников и, в отличие от первой команды, понимали, на что идут. Вот так штрафрота лишилась трети состава и, по-видимому, самых смелых и самоотверженных бойцов.
Между тем в окопах ликовали. Штрафники палили в воздух, подбрасывали вверх каски и пилотки – им казалось, что после такого успеха взятие высоты будет невинной прогулкой. А еще ведь не было артподготовки… Вылазка Смирнова, с одной стороны, серьезно упростившая задачу атаки, с другой – дала солдатам ложную надежду на легкий исход. При лобовом наступлении его все равно не будет.
Смирнов вернулся в окоп через десять минут после последнего взрыва. Весь в земле, в грязной дочерна форме, на его перемазанном лице сверкала улыбка. Он явно чувствовал себя триумфатором. Штрафники подходили пожать ему руку. Его хотели поднять и подбросить в воздух – не позволила лишь ширина траншеи.
Белоконь стоял там же, рядом с Титовым и Гвишиани. Те негромко переговаривались – командир излагал свою точку зрения на произошедшее. Белоконь убедился, насколько может быть обманчива выигрышная внешне ситуация.
Он в очередной раз подумал о жене и детях. Если бы мастер-разведчик дал ему уйти умирать в первой группе, Белоконь бы погиб – с мыслью о том, что он будет реабилитирован и его родным теперь ничего не грозит. И это было бы самым страшным заблуждением в его короткой жизни.