Белоконь погладил ее по холке.
– Матвеич, а Матвеич… – растерянно протянул он. – Седла-то нет.
– Ты, сержант, чай, не вчера родился. Должен понимать.
– Что я должен понимать?
Ординарец озлился.
– Да ничего! Офицеры на заднице ездят, а ему седло подавай!.. Да это просто, сержант, – сказал он уже спокойнее. – Ногами за бока держись, вот и все дела. За волосья крепко не хватай, она этого не любит. Уздечку резко не дергай, а то сбросит. Будет упрямиться – пятками ее, пятками!.. У тебя, я смотрю, сапоги новые, не хошь на водку выменять? – неожиданно закончил он.
– Не хочу, – буркнул Белоконь.
Ординарец протянул ему открытую флягу.
– На вот тогда, глотни за упокой души нашего командира.
– Пусть земля ему будет пухом! – сказал Белоконь и сделал два огромных глотка.
Во фляге оказался спирт, и сержант едва не задохнулся. Пока он дышал в рукав, Матвеич тоже выпил и пожелал павшему капитану покоиться с миром.
– …потому что на все Божья воля! – закончил он.
– Бога нет, – напомнил Белоконь.
– Это ты еще из настоящего боя ни разу не вышел. У тебя пока и Бога нет, и партия – наш рулевой.
Белоконь посмотрел на ординарца с удивлением, но тут же понял, что выпившему сержанту можно сказать и не такое. Если даже донесет – легко отпереться. Он молча схватил флягу, выдохнул и глотнул еще.
Матвеич ловко подсадил Белоконя на лошадь и подал ему оставленную на земле винтовку.
– Бывай, сержант. По дороге за полчаса доскачешь. Тут все просто, еще никто не заблудился. Да и Ромашка наша дорогу знает. Береги ее там! А ты – чтоб в целости вернулась! – Последние слова, по-видимому, были адресованы кобыле.
Та фыркнула и пошла шагом.
Дорога оказалась всего лишь раскатанной техникой колеей, но лошадь двигалась по ней уверенно. Белоконь ехал верхом впервые – выяснилось, что ничего сложного в этом нет. Ободрившись, сержант слегка ударил Ромашку сапогами, и та перешла на умеренный бег.
Через пару минут он уже проклинал такой способ передвижения. Чтобы удержаться верхом и хоть как-то смягчить удары о лошадиную спину, приходилось изо всех сил напрягать растопыренные ноги. Спасая свое мужское достоинство, он сильно отклонился назад и перенес вес на мягкие части тела. Винтовка съехала с плеча и билась о ногу. Белоконь отпустил гриву, поправил оружие и, чтобы не потерять равновесие, потянул за уздечку. Ромашка встала. Винтовка сползла. Белоконь подергал уздечку в разные стороны. Лошадь повернула голову и уставилась на него большим карим глазом.
– Ромашка, – сказал Белоконь с чувством, – поехали в штаб, пожалуйста!
Кобыла отвернулась.