С другой «руководящей» точки зрения (она состоит в том, что темой каждого рассказа является человек и вместе с тем человек моря), — первая часть сборника посвящена более юным, а вторая — более зрелым людям. Едва ли есть необходимость говорить здесь, что я и не пытался установить хронологический порядок в расположении обеих частей.
Поэтому пусть ни друзья, ни враги не ищут в этом сборнике показа развития литературных способностей автора. В этом отношении книга представляет собой беспорядочную смесь. Единство цели заключается в ином. В первой части «Юность» говорит сама за себя и в своем торжествующем чувстве победы и в своих тоскливых сожалениях. Второй рассказ посвящен тому, что можно назвать «esprit de corps» («дух корпорации»), — глубокому чувству братства, возникающему между двумя молодыми моряками, которые встретились впервые. Оба эти рассказа можно рассматривать как произведения, целиком посвященные профессиональной жизни людей. Из двух других, составляющих первую часть, один рассказ, надо признаться, написан скорее о корабле, чем о моряке. Последний рассказ, в котором я пытался показать результаты увлечения скитальческой жизнью, сосредоточен на тяжелой судьбе женщины.
Часть вторая говорит о людях более зрелого возраста. Нельзя отрицать, что в рассказе о тайфуне, с которым сражается капитан Мак-Вир, именно тайфун приобретает очертания почти символической фигуры. Дальше следует история о женатом моряке, — неудачно женатом, я допускаю, жизнь которого испорчена проявленной им добротой к жалкому бездомному ребенку. В третьем рассказе речь идет, откровенно говоря, о мошенничестве, задуманном на берегу, но привлекательным персонажем оказывается опять же моряк. Последнюю вещь второй части можно рассматривать, как повесть о моряке и очень молчаливой девушке; но я хотел коснуться в ней отчасти и другого, показав, что существуют прямодушные характеры, в которых природная жестокость сочетается с неожиданно глубокой моральной утонченностью. Фальк безжалостно следует законам самосохранения, но в решающий момент своей причудливой любовной истории он не опускается до попытки уклониться от правды — ужасной правды!
И наконец разрешите мне сказать, что, за исключением «Юности», ни один из этих рассказов не является воспоминанием о лично пережитом, в абсолютном смысле этого слова. Как я уже говорил в другом предисловии, все они достоверны потому, что явились плодом двадцати лет жизни — моей жизни. Намеренный вымысел играет очень небольшую роль в их существовании — если они действительно существуют. В каждом из них скрывается несколько замыслов; факты, принесенные молвой или почерпнутые из пережитого в различных частях земного шара, явились всего лишь материалом, оказавшимся в распоряжении писателя. Что он сделал с этим материалом, об этом предоставляется судить каждому читателю в отдельности.