— Эх, если б нам сейчас каждому по автомату да по нескольку гранат и знать туда дорогу, мы бы им показали гуся жареного! — шофёр сжал кулаки.
Вернулись. Тревога обступила нас со всех сторон. Что же делать? На четверых — один автомат. Против целой банды…
А мама Андрея с тётей Насташей плачут, места себе не находят.
— Вот и навестил мать, Андрюшенька, — почти стонет тётка Юстина. — На погибель свою и своих товарищей прибился к хутору. Чтоб им, иродам проклятым, руки покорчило и судорогой свело, чтоб они в гиблом болоте потопли.
Вижу: и мои попутчики сникли, повесили головы. Нет, нельзя вот так сидеть! Нужно что-то придумать. Может, попробовать вернуться обратно, на просёлок? На улице потеплело, снег тает. Глядишь, за ночь машины проторят дорогу, и, возможно, уже какой-нибудь «студебеккер» прорвался. Не может фронт жить без подкрепления, и не все машины по главным дорогам пускают, чтобы не приметили их самолёты-разведчики. Сказал об этом товарищам. Они взбодрились немного. Вышли все на улицу.
Остановились в начале улицы, ведущей к просёлку, повернулись к шофёру, ждём, что он скажет. А он посмотрел внимательно, сквозь зубы выругался.
— Не пойдёт машина в гору в такую гололедицу, — сказал он наконец. — Только пупы надорвём.
Да, ему виднее. И все же, что делать?
— Да чего вы с этой машиной носитесь как с писаной торбой? — досадливо машет рукой тётка Насташа. — Это же не живой человек, а железо мёртвое. Пусть ею подавятся бандиты. Сядут на неё пьяные и разобьются. А вам новую дадут, вы же не виноваты, что в такой переплёт попали.
— Что-о? — вдруг вскинулся шофёр, будто его муха укусила, — Машину бросить? Бандитам? Да вы что?
Он смотрел на тётку Насташу, а обращался к нам. Мы молчали. А правда, разве есть другой выход? Дарить машину бандитам, конечно, мы не собираемся, сожжём её вместе со снарядами. На куски разнесёт. Постой, постой, сержант, но ведь совсем рядышком хата Андрюшкиной матери… И другие хаты… Так что же делать? Погибать вместе с машиной?
Наверно, не один я так думал. Вон Каратеев пошёл к хате. На ходу бросил шофёру:
— Вот и оставайся, если машина тебе дороже жизни.
Андрей пристально смотрит на меня. И в темноте я угадываю его немой вопрос: и мне брать шинель? Вместо ответа тоже иду за Каратеевым.
Шофёр выбежал вперёд, загородил нам дорогу. И жалобным, просительным голосом сказал:
— Товарищи, ребята, я тоже хочу жить! У меня отец и мать дома, девушка Тоня ждёт… Но поймите — не могу я бросить машину! Что мне командир скажет, что мне в роте скажут?
Мы остановились. Он прав. Однако машину на горбу не понесёшь. Вот упрямец! Погибнет ни за понюх табаку. Конечно, мы не собирались оставлять его.