Наклонившись вперед, потеряв всю свою энергию, жалкий, как промахнувшийся в своем прыжке дикий зверь, Рикардо встретился взглядом с серыми глазами Лены; это были широко открытые, испытующие, таинственные глаза под дугой сдвинутых вместе бровей. Между их лицами было не более фута расстояния. Он перестал ощупывать свою шею и тяжело уронил ладони на колени. Он не смотрел больше на обнаженные плечи и сильные руки молодой женщины; он смотрел в пол. Он потерял одну из своих соломенных сандалий. Стул, на котором лежало белое платье, был опрокинут; это был единственный след борьбы, если не считать нескольких брызг воды из упавшей на пол губки.
Рикардо дважды с усилием глотнул слюну, словно для того, чтобы убедиться в состоянии своего горла, прежде чем снова возвысить голос:
— Ладно… Я никогда не собирался причинить вам зло… а между тем я не шучу, когда берусь за дело.
Он закатал панталоны, чтобы показать привязанный к ноге нож. Она, не поворачивая головы, посмотрела на него и прошептала с презрительной суровостью:
— О да… воткнув мне в грудь эту игрушку. Но не иначе…
Он покачал головой со сконфуженной улыбкой.
— Послушайте! Теперь я благоразумен. Это правда… вам не надо объяснять почему… вы это знаете. И я вижу теперь, что с вами надо было не так браться за это дело.
#9632; Лена не отвечала. Ее неподвижный взгляд выражал терпеливую грусть, которая смутила Рикардо как откровение неизмеримой глубины. Он добавил после некоторого колебания:
— Вы не поднимете шума из-за этой глупой попытки?
Она сделала едва заметное движение головой.
— Черт возьми, вы молодец! — с горячностью прошептал он, чувствуя большее облегчение, чем она могла предположить.
Разумеется, при первой попытке к бегству он всадил бы ей между лопатками нож, чтобы заставить ее молчать; но это означало бы провал всего дела; ярость патрона не знала бы границ. Женщина, которая после такого нападения не поднимает шума, втайне уже простила. У Рикардо не было мелочного самолюбия, но ясно было, что, раз она так легка простила, она не испытывает к нему отвращения. Он чувствовал себя польщенным. И кроме того, молодая женщина, казалось, уже не боялась его. Рикардо чувствовал какую-то нежность к этой девушке, к этой смелой красавице, которая не пыталась бежать от него с криком.
— Мы будем друзьями, — прошептал он. — Я не отказываюсь от вас. О нет! Друзья, настоящие друзья! Черт возьми, вы не ручная! Я тоже нет. Вы это скоро узнаете.
Он не подозревал, что если она не бросилась бежать, то потому, что в это самое утро, побуждаемый все возраставшей тревогой, которую внушали ему необъяснимые посетители, Гейст поверил ей причину своей озабоченности: ночью он искал свой револьвер, исчезновение которого оставляло его безоружным и беззащитным. Тогда она едва поняла значение этого признания. Теперь она усвоила его вполне. Ее неподвижность, хладнокровие, которое ей удавалось сохранить, производили глубокое впечатление на Рикардо. Вдруг она спросила: