Уронив руки вдоль тела, прижав их к себе, Лена стояла неподвижная, окаменелая. Легкий свист дошел до ее слуха. Рассеянный Рикардо хватился своей потери и терзался тревогой. Появление вылетевшей из-под крыши сандалии успокоило его. Полный сочувствия, он решил подать молодой женщине этот сигнал.
Она сильно покачнулась и избежала падения, только охватив обеими руками один из грубо выточенных столбиков, которые поддерживали полог над кроватью. Она долго держалась за него, прижавшись к дереву лбом. Одна сторона саронга спустилась до ее бедра. Длинные темные волосы падали прямыми полусырыми прядями и казались черными на ее белом теле. Ее обнаженный бок, влажный от вызванной ужасом и усталостью испарины, блестел тусклым, холодным блеском, напоминавшим полированный мрамор, под сливавшимся в окно ярким светом — слабым отблс ском жгучего и яростного пламени тропического солнца, дрожавшего от усилия зажечь землю и превратить ее в груду пепла.
Сидя у стола с опущенной на грудь головой, Гейст поднял глаза при легком шелесте платья Лены. Он был поражен смертельной бледностью ее лица и пустым взглядом глаз, которые пристально смотрели на него, словно не узнавая. Но Лена успокоила его и на его тревожные расспросы ответила, что с нею, право, ничего не случилось. Когда она встала, у нее кружилась голова, и после ванны она даже почувствовала легкую слабость. Ей пришлось посидеть немного, что ее и задержало.
— Я не причесалась. Я не хотела заставлять вас ждать дольше, — сказала она.
Он не стал больше расспрашивать, так как она, по-видимому, не придавала этому недомоганию никакого значения. Она не подняла кверху волос, а пригладила их и связала сзади лентой. Открытый лоб придавал ей очень юный вид, вид почти девочки, лицо озабоченного ребенка.
Гейст удивился, не видя появления Уанга. Китаец всегда материализовался как раз в ту минуту, как они садились за стол, ни раньше, ни позже. На этот раз обычное чудо не свершилось. Что это означало?
Гейст позвал, чего он не любил делать. Из палисадника очень скоро донесся ответ:
— Ада туан!
Опершись на локоть с опущенными в тарелку глазами, Лена, казалось, ничего не слыхала. Когда Уанг вошел с подносом, его косые глаза не переставая наблюдали исподтишка за молодой женщиной. Белые не обратили на него ни малейшего внимания, и он удалился, не услыхав ни одного слова. Он присел на корточки позади дома. Его характерный для китайца ум, очень ясный, но не особенно широкий, был поглощен простою видимостью вещей; он прислушивался только к инстинкту самосохранения, не давая увлечь себя ни романтическому героизму, ни чувству долга или велениям совести. Его слабо сплетенные желтые руки лениво висели у него между колен. Могилы предков Уанга находились очень далеко отсюда; родители его умерли; его старший брат служил солдатом в ямыне какого-то мандарина где-то там, на Формозе. Здесь никто не имел прав ни на почитание, ни на послушание с его стороны. В течение многих лет, нигде никогда не привязываясь, он работал без отдыха. Единственной связью его была альфуроска, которой он уступил значительную часть скопленного с большим трудом имущества.