— А, так вы многое знаете о белых? — спросил Гейст слегка насмешливым тоном.
Короткое размышление дало ему почувствовать, что ему нечего было надеяться получить револьвер обратно ни посредством убеждений, ни посредством других, более резких мер.
— Вы говорите это, но на самом деле вы боитесь тех белых, вон там.
— Моя не бояться, — возразил Уанг глухим голосом, откидывая голову назад, что придало его шее напряженный, более чем когда-либо, тревожный вид, — Моя не любить, — добавил он более спокойным тоном. — Моя шибко больная.
Он положил руку себе на грудь.
— Это, — сказал Гейст, — чистая ложь. Мужчине не пристало так говорить. Да еще после того, как он украл мой револьвер.
Он внезапно решил заговорить об этой краже; никакой откровенностью нельзя было ухудшить положение вещей. Он не думал, чтобы Уанг носил револьвер на себе, и по зрелом размышлении заключил, что китаец никогда не намеревался употребить это оружие против него. При этом прямом обвинении, которое застало его врасплох, Уанг вздрогнул; потом, распахивая куртку со всей видимостью судорожного негодования:
— Моя — нет! Смотри, твоя смотри! — прокричал он, симулируя сильный гнев.
Он сильно бил себя по голой груди, обнажал свои ребра, трепетавшие от прерывистых вздохов оскорбленной добродетели, свой гладкий живот, колыхавшийся от негодования. Он тряс свои широкие синие штаны на желтых икрах. Гейст спокойно наблюдал за ним.
— Я не говорил, что он у вас при себе, — заметил он, не повышая голоса, — но револьвера нет там, куда я его клал.
— Моя нет револьвер, — упрямо повторял Уанг.
Лежавшая на коленях Гейста книга неожиданно соскользнула на пол, он сделал резкое движение, чтобы удержать ее, Уанг, от которого стол скрывал причину этого движения, почуял в нем угрозу и отскочил назад. Когда Гейст снова поднял глаза, китаец был уже у двери, повернувшись лицом к зале, не испуганный, но настороженный.
— Что случилось? — спросил Гейст.
Уанг многозначительно кивнул бритой головой на занавесь, закрывавшую вход в столовую.
— Моя не любит, — повторил он.
— Что вы хотите сказать, черт возьми?
Гейст был искренне удивлен.
— Не любите чего?
Длинным, лимонного цвета пальцем Уанг указал на неподвижные складки.
— Два, — сказал он.
— Два чего? Я не понимаю.
— Если ваша узнать, ваша не любить такая вещи. Моя много знать. Моя теперь уйти.
Гейст поднялся со стула; но Уанг еще мгновение простоял на пороге. Миндалевидные глаза придавали его лицу выражение тихой и сентиментальной меланхолии. Мускулы его шеи заметно двигались, когда он проговорил отчетливо гортанное «Прощайте», потом он скрылся из глаз «Номера первого».