— Вы, конечно, англичанка? — сказал он.
— А вы как думаете? — ответила она с самым чарующим выражением голоса.
Потом, словно находя, что наступила ее очередь задать вопрос:
— Почему вы всегда улыбаетесь, когда говорите?
Этого было бы достаточно, чтобы смутить кого угодно, но ее искренность была так очевидна, что Гейст тотчас оправился.
— Это у меня глупая привычка, — сказал он со своей деликатной и утонченной шутливостью. — Вам это очень не нравится?
Она была очень серьезна.
— Нет. Проста я это заметила. Я встречала в жизни не много приятных людей.
— Несомненно одно: женщина, которая сидит у рояля, бесконечно более неприятна, чем любой из каннибалов, с которым я когда-либо имел дело.
— Я вам верю, — согласилась девушка, вздрагивая. — Как это случилось, что вы имели дела с каннибалами?
— Это слишком длинная история, — ответил Гейст со слабой улыбкой, потушившей его веселость.
Улыбки Гейста были, скорее, грустны и плохо подходили к его большим усам, под которыми таилась наготове вся его шутливость, словно пугливая птица, спрятавшаяся в родном кусте.
— Слишком, слишком длинная, — повторил он. — А вот вы как очутились среди этих людей?
— Незадача, — коротко ответила она.
— Очевидно, очевидно, — согласился Гейст, покачивая головой.
Потом, все еще возмущенный щипком, который он, скорее, угадал, чем увидел, спросил:
— Скажите мне, не можете ли вы найти способ защищаться?
Она уже поднялась. Скрипачки медленно возвращались ни свои места. Некоторые уже сидели перед пюпитрами. Гейст так же поднялся.
— Они сильнее меня, — проговорила она.
Эти слова были ей внушены банальным знанием жизни, но благодаря очарованию голоса они поразили Гейста как открове ние. Чувства его были в смятении, но рассудок оставался яс ным.
«Плохо дело! Но она жалуется не на обычное дурное обраще ние», — подумал он после ее ухода.
Вот как началось дело. Как оно дошло до известной нам развязки, будет не так легко рассказать. Очевидно, Гейст не был совершенно равнодушен к девушке, или, по меньшей мере, к ее судьбе. Он остался тем же самым человеком, который бросился когда-то на помощь к Моррисону, этому жалкому обломку, которого он знал лишь по виду да по сплетням на Островах. Но на сей раз дело шло о шаге совершенно другого рода, способным привести его к совершенно иному сближению. Дал ли он себе, по крайней мере, труд над этим пораздумать? Возможно, что да. По натуре он был довольно рассудителен. Но если и так, то он сделал это недостаточно внимательно, так как незаметно, чтобы у него была хоть минута колебания между этим вечером и самим похищением. Правду говоря, он был не из тех людей, которые долго колеблются. Привычные созерцатели людских треволнений, эти мечтатели становятся страшными, когда их внезапно охватит потребность действовать. Нагнув голову, они кидаются прямо на стены с той поразительною ясностью духа, которую может дать лишь одно недисциплинированное воображение.