Спустя пару месяцев, в воскресенье, когда отец был на работе, мы с братьями играли в нашей комнате и вдруг услышали, как мама с криками бежит к нам. Рон со Стэном рванули в гостиную, чтобы спрятаться. А я сразу сел на стул. Мама приближалась ко мне, вытянув руки. Я отодвигался вместе со стулом, пока не уперся в стену. Мама смотрела на меня стеклянными глазами, от нее пахло выпивкой. Я закрыл глаза, и удары стали сыпаться на меня со всех сторон. Попытался защитить лицо руками, но мама не давала мне этого сделать. Казалось, избиение не закончится никогда. Наконец мне удалось прикрыть лицо, но мама схватила меня за руку — и в этот момент потеряла равновесие, резко отступив назад. Она резко дернула меня, я услышал, как что-то хлопнуло, и почувствовал резкую боль в плече. Судя по удивленному выражению лица, мама тоже слышала хлопок, поэтому быстро отпустила меня, развернулась и вышла из комнаты, как будто ничего не случилось. Я придерживал правой рукой поврежденную левую и чувствовал, как она наливается болью.
Вечером мы ужинали перед телевизором. Еда стояла на подносе, но когда я попытался взять стакан молока, то понял, что рука меня не слушается. Пальцы шевелились, но все остальное — от плеча до ладони — безвольно висело вдоль туловища. Я умоляюще посмотрел на маму. Она отвернулась. Я чувствовал: что-то со мной не так, — но был слишком напуган, поэтому молчал. Просто сидел вместе со всеми и смотрел на поднос с едой. В конце концов мама разрешила мне пойти спать пораньше, приказав лечь на верхнюю койку кровати. Обычно я ложился на нижнюю. Рука сильно болела, так что я ворочался до утра, стараясь не тревожить ее, пока не уснул.
Но вскоре мама разбудила меня и сказала, что во сне я упал с верхней полки. По дороге в больницу она вела себя так, будто ее сильно беспокоит мое состояние. Когда мама рассказала доктору о моем падении, по его взгляду я понял, что он ей не поверил. Но я слишком боялся наказания, чтобы признаться. Для папы она приготовила еще более трагичную историю. Ему она красочно описывала, как пыталась подхватить меня, когда я падал. Я сидел у нее на коленях, слушал и понимал, что мама больна. Но страх мешал мне рассказать отцу правду. Я понимал, что если открою рот, то следующий «несчастный случай» будет куда серьезнее.
Школа стала для меня настоящим убежищем. Я с радостью проводил время вдали от мамы. На переменах превращался в маленького дикаря и носился по игровой площадке. Я легко заводил друзей и был очень счастлив в школе. И вдруг, в конце весны, когда я пришел домой после уроков, мама затащила меня в свою спальню. Она стала кричать, что меня оставляют на второй год в первом классе, так как я был плохим мальчиком. Я ничего не понимал — у меня же было больше «счастливых мордочек», чем у кого-либо из учеников! Я слушался учительницу, и она ко мне хорошо относилась. Но мама продолжала вопить, что я позорю нашу семью и буду жестоко наказан. Она решила, что отныне мне навсегда запрещено смотреть телевизор. Я останусь без обеда и буду делать по дому все, что она прикажет. После очередной порции ругани мама отправила меня в гараж, и я стоял там, пока не пришло время спать.