Фактически Шаргион – гигантский живой организм, гигантский летающий мозг. Зачем ему голова, отдельный мозг, когда он весь и есть мозг. Если часть его повреждается, другие части берут функции управления на себя, главное – чтобы сама сущность, сам Шаргион еще существовал в этом мозге-теле.
Слава вышел из своего организма, приросшего к кораблю, и информационным облаком поднялся вверх. Потом подлетел к стене корабля и растворился в ней, как призрак.
Он оказался там, где и хотел, – огромное пространство, заполненное светом. Сияет громадное солнце, испуская жесткие фиолетовые лучи и нагревая поверхность до кипения. Хорошо! Что может быть лучше жесткого солнечного излучения, сытного и вкусного, греющего кожу? Под этим солнцем так приятно дремать…
Слава не мог понять, то ли это он так сросся с кораблем, что начинает думать, как он, то ли слышит мысли Шаргиона, его мечты, его сны. Скорее всего, второе…
Сосредоточившись, Слава отправил свое «я» на поиск сущности корабля.
Мелькнуло пространство, и вот он видит стоящую посреди белой горячей металлической пустыни кроватку с ребенком. Ему года три, не больше. Улыбается во сне, розовый, румяный, славный такой…
Слава подошел к кроватке и присел рядом на образовавшийся по его желанию стул. Ребенок спал, и Славе так не захотелось его будить, что он с трудом пересилил себя и потеребил его за плечико. Мальчик нахмурился, простонал и открыл глаза, такие голубые и сияющие, как будто в них отразилось все небо.
– Посланник, уйди! Ты меня не любишь! Ты меня не жалеешь! Уходи! Ты сделал мне больно! – Мальчик сморщился и зажмурил глаза, снова погружаясь в сон.
Но Слава не отставал, он наклонился к Шаргиону, взял его на руки и стал покачивать, поглаживая по голове. Хмурые складки на лбу мальчика разгладились, и на его лице показалась улыбка. Он снова открыл глаза и, посерьезнев, обвиняющее сказал:
– Почему ты меня не жалел? Почему ты позволил им сделать мне больно? Я так любил тебя, так доверял тебе, а ты… как чужой!
– Прости меня, – сказал Слава, – я не хотел тебе причинить зла. Мы с тобой ближе, чем братья, и я чувствую твою боль. Как я могу загладить свою вину, скажи? Послушай, как я переживаю! – Слава прижал голову мальчика к груди. – Слышишь, как мне больно, больно потому, что ты не веришь мне, что ты мог подумать, будто я не люблю и не жалею тебя! Это неправда! Ты мне очень, очень дорог! Понимаешь, в жизни бывают такие ситуации, когда можно принять либо плохое решение, либо очень плохое решение. Я принял плохое, чтобы не стало очень плохо. От того, сумеем ли мы наказать наших врагов, зависели жизни миллиардов таких Посланников, как я, и таких Шаргионов, как ты. Я был обязан сделать этот шаг, и, если бы ты погиб, я бы погиб вместе с тобой. Как и моя жена, которая так же дорога мне, как и ты. Мы бы погибли вместе. Но мы же выжили! Я все-таки принял правильное решение. Ты сильно обижен на меня – что я должен сделать, чтобы ты меня простил? Скажи, Шаргион! Мне плохо без тебя, очень плохо. Я хочу, чтобы ты был со мной. Вернись, пожалуйста!