— Сирена поет сегодня особо печально, как полагаете?
Меньший пес, бостонский терьер, склонил голову и облизнулся.
— Фуфел, ты столь бесхитростен. Мой Город разлагается у тебя на глазах. Сам воздух в нем отравлен ядом, чада стреляют друг друга на улицах, а теперь еще и Чума эта, кошмарная эта зараза косит моих подданных тысячами — ты же мыслишь только о еде.
Император кивнул псу покрупнее — золотистому ретриверу.
— Вот Лазарю ведомо бремя нашей ответственности. Неужто потребно сгинуть, дабы обрести достоинство? Поди пойми.
Лазарь прижал уши и заворчал.
— Я оскорбил тебя, друг мой?
Фуфел зарычал и попятился от мусорного контейнера. Император обернулся: крышку медленно подымала бледная рука. Фуфел предупреждающе гавкнул. В контейнере воздвиглась фигура — волосы темны и взъерошены, в них запутался мусор, а кожа бела, как кость. Фигура выпрыгнула из контейнера и зашипела на песика, обнажив длинные белые клыки. Фуфел взвизгнул и спрятался за ногу Императора.
— Этого вполне довольно, — распорядился Император, нахохлившись, и заложил большие пальцы за лацканы ветхого пальто.
Вампир смахнул лист сгнившего латука с черной рубашки и ухмыльнулся.
— Я дозволю тебе жить, — произнес он, и голос его проскрежетал напильником по древнему проржавевшему железу. — Таково твое наказание.
Глаза Императора в ужасе распахнулись, но он не отступил. Вампир расхохотался, отвернулся и пошел прочь.
Когда вампир исчез в тумане, по загривку Императора пробежал холодок. Он сгорбился и подумал: «Только не это. Город мой умирает от чумы и отравы, а теперь еще и оно — эта вот тварь — бродит по улицам. Ответственность хватает за горло. Император или нет, но я всего лишь человек. Я слаб, как вода: мне спасать всю империю, а я прямо сейчас готов продать душу за ведерко зажаренной хрустящей курочки Полковника. Ах, но мои войска должны видеть меня сильным. Могло быть, наверное, и хуже. Я мог стать Императором Окленда».
— Выше головы, ребята, — рек Император своим гончим. — Если уж биться с этим чудовищем, нам потребуются силы. На Северном пляже есть булочная, коя вскорости будет избавляться от вчерашней выпечки. Идемте ж. — И он зашаркал по улице, размышляя: «Нерон тренькал на лире, пока его империя горела огнем; я же набью живот резиновым тестом».
Пока Император трюхал по Калифорния-стрит, стараясь уравновесить бессилие власти с видами на пончик в сахарной пудре, Джоди выходила из Пирамиды. Двадцать шесть, хорошенькая — той разновидности, которую мужчинам хочется укрыть потеплее фланелевой простынкой и чмокнуть в лобик, выходя из комнаты; симпатичная, но не красавица.