Все это здорово отдавало бредом, напоминая одну из не слишком правдоподобных детективно-приключенческих историй в исполнении покойного Шмяка. Что бы там ни говорил доктор Васильев и сколько бы Женька с ним ни соглашался, Шмяк был тот еще псих. И за воротник, между прочим, закладывал так основательно и регулярно, что на его месте до белой горячки допился бы любой, даже тот, кто до поступления в пансионат капли в рот не брал. Спору нет, бабуся в инвалидном кресле здорово его напугала. Но, во-первых, он сам говорил, что мог обознаться. А во-вторых, кто знает, кого ему напомнила эта несчастная парализованная тетка – может быть, просто одно из его бредовых видений?
Словом, считать, что Шмяка прикончил коньяк, а не какая-то фантастическая псевдокалека, было и спокойнее, и разумнее. В конце-то концов, парализованная или нет, она – просто пожилая дамочка, тощая, как велосипед, а Шмяк был здоровенный мужик, способный одним щелчком расшвырять в разные стороны десяток таких моторизованных ниндзя на колесиках. Да и помер он, как ни крути, не от ножа или пули, а от инфаркта. Женьке приходилось слышать о существовании препаратов, способных вызвать инфаркт или острую сердечную недостаточность. Еще он слышал, что обнаружить эти препараты в крови покойника практически невозможно, и в этой информации содержался весьма прозрачный намек: хватит выдумывать ерунду, все равно никто этого не проверит и не докажет. Тем более что доказывать, скорее всего, просто нечего…
Устав мысленно гонять по кругу одну и ту же чепуху, Женька принял соломоново решение: сперва поглядеть, как будут развиваться события, а уж потом решать, говорить кому-нибудь о своих подозрениях или не говорить.
Прибытие полиции его слегка напугало, но случившаяся поблизости повариха тетя Таня объяснила, что это стандартная процедура: когда человек приказал долго жить при не до конца выясненных обстоятельствах, при освидетельствовании тела должен присутствовать участковый – а вдруг убийство?
Прибывший на санитарном «батоне» врач из районной поликлиники подтвердил диагноз доктора Васильева – обширный инфаркт – и засвидетельствовал отсутствие на теле следов насилия. Участковый мент в чине капитана – длинный, худой, полусонный мужик с тяжелой, как у боксера, скверно выбритой челюстью, – узнав, что первым труп обнаружил Женька, изъявил желание с ним поговорить. Судя по этому разговору, менту (назвать его полицейским не получалось даже мысленно, уж очень был непохож) все было понятно без дополнительных разъяснений и наживать себе проблемы, вынюхивая по углам то, что было понятно не до конца, он не собирался. Он выполнял скучную рутинную работу, от которой не удалось отвертеться, и показания Женьки, главным образом утверждение, что утром, когда он принес Шмяку завтрак, дверь была заперта изнутри, а в палате все было как сейчас, его полностью удовлетворили, подтвердив, что расследовать тут, слава богу, нечего.