Гордость Женька имел, но, во-первых, аппетит у него по молодости лет был без преувеличения волчий, а во-вторых, при всем уважении к маме, повариха тетя Таня готовила куда лучше. У него хватало ума даже не заикаться ни о том, ни о другом, тем более что подчищать оставленные матерью на столе тарелки и кастрюльки ему не составляло никакого труда – раз-два и готово, и даже мыть необязательно, потому что и так все вылизано до блеска.
Сегодня, однако, с его хваленым аппетитом явно что-то приключилось, и за едой он был донельзя медлителен и рассеян. Если бы это увидела мама, она бы непременно решила, что сын подхватил вирусную инфекцию, и вбухала остаток зарплаты в какие-нибудь дорогущие новомодные таблетки. Но это еще полбеды; если бы мама узнала, о чем думает, кроша хлеб, ее любимый отпрыск, с ней наверняка случился бы сердечный приступ.
Отпрыск опять думал о Шмяке – вернее, о том, как и почему тот умер и что в связи с этим следует предпринять. Кое-что он уже предпринял, промолчав и утаив тем самым важную для следствия информацию. От этого было немного не по себе, но он понимал, что ничего непоправимого пока что не совершил: «Сегодня промолчал, а завтра, если понадобится, скажу – что тут такого? Может, я просто забыл. От волнения забыл, а теперь вот вспомнил и решил рассказать. Нормально? Вроде да…»
Проще всего было принять на веру версию доктора Васильева, подтвержденную врачом из районной больницы и участковым капитаном: внезапный приступ буйства, повлекший за собой столь же внезапный сердечный приступ с летальным исходом. К такому заключению пришли взрослые, образованные, наделенные официальными полномочиями люди, и она была закреплена казенной бумагой с гербовой печатью. Но до конца поверить в нее Женьке мешали две вещи, которые были известны ему и неизвестны упомянутым серьезным дядям.
Во-первых, Шмяк явно опасался чего-то подобного – как выяснилось, не напрасно. А во-вторых, парализованная тетка из четвертой палаты, которая так напугала Шмяка, убралась из пансионата сразу же, как только смогла, буквально в день его смерти – на том же такси и с тем же неприятным типом в волчьей шапке, который ее привез.
Поскольку официальная версия обдумывания не требовала, Женька решил немного поковыряться в неофициальной, своей собственной. Если Шмяк не обознался, если эта Анна Дмитриевна прибыла сюда по его душу, значит, умереть ему все-таки помогли. Она и помогла, больше просто некому. Прикинулась калекой, свистнула у сестры-хозяйки ключ – при минимальной сноровке это не сложнее, чем отнять леденец у трехлетнего ребенка, – а когда в пансионате выключился свет, тихонько выбралась из палаты, проникла в комнату Шмяка и сделала то, что в шпионских боевиках иногда называют «боевым уколом».