Знаете ли вы, в чем божья правда? Я не знаю, как вести себя с мужчинами, если не видеть в них собственно мужчин, исключить всю романтичность и сексуальность в отношениях, чувство ловца и зверя. Похоже, я готова флиртовать с ними со всеми.
По мере того, как с Алексом становилось все труднее и труднее, я все больше склонялась считать себя чувствительной девушкой, страдающей от отношений с ревнивцем. Мне так нравилось думать. Разумом понимала, что ревность Алекса представляла собой серьезную проблему — он заставлял меня надевать комбинации, его раздражало, что мои бедра просвечивают сквозь юбку. Здравомыслящая девушка решила бы от него уйти. Я тоже пришла к такому выводу. Но не уходила, потому что Алекс отогревал в моей душе что-то, давно замерзшее с годами. Я представляла себе это что-то. Оно было маленькое и костлявое. Как птенец, замерзший в мрачном ледяном ущелье. Когда восходит солнце и становится тепло, оно оттаивает и оживает. Никто на меня не мог так смотреть, как это делал Алекс.
После того, как моя бабушка пробыла два дня в больнице, доктора начали делать с ней какие-то ужасные опыты. Вставили ей в горло трубку. Но это, похоже, особо не помогло. Она должна была дышать через эту штуковину. Я увидела ее как раз после операции. Она не могла говорить, на лице застыли слезы. Натянула простыню себе на голову и отвернулась.
Через неделю после окончания колледжа мы с Алексом поженились. Когда шли приготовления к свадьбе, мне приходилось проводить много времени в доме матери. Мы с ней обсуждали, кого пригласить, что наденут мои сестры, планировали, как рассадить гостей за столом, что приготовить. Внезапно я отрывалась от того, чем мы занимались, понимая, что уже поздно. Надо позвонить Алексу и сказать ему, что остаюсь у матери, что еще тьма разных дел. Алекс старался, насколько было возможно, во всем этом не участвовать. Он шутил, говорил, может ли надеяться, что его поставят в известность о месте и времени свадьбы и скажут, что нужно будет надеть.
Я была очень занята, сильно нервничала. Обычная суета — сказал бы каждый, но для меня это было чем-то большим. У меня постоянно сосало под ложечкой. Какое-то внутреннее ощущение подсказывало, что делаю ошибку. Иногда дрожали руки. Но нужно было заказывать цветы, просматривать брошюры-путеводители. Возникало необъяснимое, но сильное желание переехать в родительский дом. Мне оттуда не хотелось никуда уходить. Оставалась с матерью даже тогда, когда и особых дел не было.
Вечером, накануне свадьбы, я совсем расклеилась. Боль под ложечкой стала сильнее. Мать нервозно поглядывала на меня, все время советовала успокоиться. На стоянке у ресторана, в котором было запланировано торжество, я пожелала Алексу спокойной ночи — мы решили в ту ночь спать раздельно. Как только мы расстались, я убедила Еву и двух моих младших сестер заехать в одно наше любимое место. По пути в бар мне взгрустнулось, когда взглянула на профиль Евы. Она смотрела вверх на ночное небо. Любое лицо при лунном свете всегда вызывало страх. Как будто оно было неземное.