Костя взял ведро.
– А то расстучался тут… – прокричала мать вслед выходящему из кухни сыну.
Костя спустился во двор и направился к помойке. Мусор он высыпал так, что половина бумаг разлетелась по асфальту. Грохнув ведром по металлическому бачку, Костя развернулся и пошел к дому.
Войдя в парадную, он хлопнул дверью и стал не спеша подниматься по лестнице. Возле своей квартиры позвонил.
Пока мама шла к двери по коридору, Костя ритмично бил ведром о перила лестницы.
Из соседней квартиры выглянула соседка и завопила на весь подъезд:
– Это что ж за бандит такой растет? Чего гремишь пустым ведром? По голове своей пустой постучи, может, дырку пробьешь, да ум через нее попадет…
Мама открыла дверь и, заискивающе улыбаясь, сказала:
– Прости, пожалуйста, Валечка.
Костя вошел в квартиру и направился в кухню, чтобы поставить ведро.
– Ты в тапках на помойку ходил? Куда теперь в них собрался? Иди тапки отмывай, я только что полы намыла. И за что мне такое наказание?
Мама тяжело села на табуретку и разрыдалась:
– Ведь все для тебя! Для себя не живу. Все тебе отдала!
Костя долго отмывал тапки, оттягивая момент встречи с мамой возле помойного ведра.
– Измываешься надо мной? – крикнула мама, – чего молчишь?
Костя вышел из ванной и обул тапки.
– Куда мокрые обуваешь? Совсем не соображаешь ничего? На батарею поставь!
Костя снял тапки и понес их к батарее в кухню.
– Я что тебе сказала?
Костя остановился. Ему хотелось ругаться, но он знал, чем это грозит, а грозит это мамиными слезами, и Костя будет потом долго мучиться угрызениями совести.
Чтобы уйти от этих мучений, Костя сжимал скулы, загоняя все чувства и эмоции внутрь, туда, где всем этим, словно игрушками, развлекался монстр, то самое чудовище, которое, устав, снова затребует пищи…
– Издеваешься?
Костя стоял с тапками в коридоре, не понимая, чего от него хотят.
– Ты совсем глупый?
Мама выхватила у Кости из рук тапки и сунула их за батарею в ванной.
После этого мама сходила в комнату и принесла оттуда носки. Швырнув их в Костю, она сказала:
– Одевай!
Костя сел на край ванны и поднял ногу, чтобы надеть носок.
– А стульев нет, что ли?
Костя прошел в кухню и сел на табуретку. Хотелось плакать, но плакать мужчине не прилично. Об этом он узнал в детском саду, когда какая-то девочка ударила его кружкой по голове.
Мама хлопотала возле плиты, приговаривая:
– Варишь, жаришь, моешь, убираешь…
Эти обвинения, словно железные прутья, запирали Константина в клетку чувства долга.
Эта материнская забота связывала, словно липкая паутина, и Константин вязнул в ней, чувствуя ложь, ненавидя эту ложь, но, не имея достаточно ума, чтобы дать всему происходящему настоящее название, сдавался, молча принимая эту ложь за любовь, понимая, что мать решает свои проблемы за счет него и комфортно чувствует себя, готовя для него, убирая для него, требуя с него. Да, у нее все правильно…