Она давно не злилась, ее сил хватало не более чем на тихую придушенную ненависть. Сейчас острое чувство свободы захватило, спор заставил ее отбросить в сторону обычную осторожность и говорить то, о чем, возможно, следовало бы промолчать. Возможность высказаться пьянила сильнее вина. Артак смотрел непонимающими глазами:
– Нравятся?! Как ты можешь так говорить?!
– Могу! Я устала от всего этого – от необходимости притворяться, жить по правилам и убивать, убивать, убивать! Мне хочется спать в чистой постели, сходить на танцы, путешествовать, петь, жить не в конуре, а в большом доме, носить красивую одежду, почувствовать, наконец, вкус пищи во рту! Мне надоело пить кровь! Зачем мне такая вечность! Зачем…
Упырь ошарашенно смотрел на плачущую Аларику: истерики он не ожидал и оттого поначалу растерялся. Ненадолго – растерянность быстро прошла. Постепенно его лицо приобрело гневное выражение, Артак выпрямился и холодно, надменно произнес:
– Старший брат прав: ты совсем забыла о достойном поведении. Твои слова непростительны. Мне не известно, какое наказание сочтет святейший соразмерным столь серьезному проступку. Однако я буду молить Господина, чтобы он вернул тебе разум. Селеста же, как я теперь ясно вижу, действительно опасна и не заслуживает снисхождения. Урок не поможет – ее надо убить.
– Какой урок?
Мужчина попятился от полыхнувшего алым глаз Аларики. Внутри он корил себя за то, как глупо проговорился. Женщина подскочила, цепко ухватила его за одежду и, приблизив вплотную лицо, угрожающе прошипела:
– Отвечай, что вы задумали!
– Небольшой урок. – Артак хоть и испугался вида оскаленных клыков у своего горла, нашел в себе силы усмехнуться. – Думаю, он уже закончился, и твоей подруге сейчас очень плохо.
В тот же миг Аларика с невероятной силой отбросила упыря прочь, со всего размаху шваркнув о каменную стену. К тому времени как он пришел в себя и, мотая головой, поднялся на ноги, женщина давно скрылась в храме. Она боялась опоздать.
Реальность раскалывается на куски, оставляя трещины на месте воспоминаний. Голубоватый туман клубится вокруг, перемежаясь полосами темного дыма, в глубине его время от времени показываются покрытые чешуей тени. Запахов и звуков нет, полная тишина давит на сознание, но она не пугает. Все силы уходят на борьбу с собой. Хочется шагнуть, прикоснуться к антрацитово-черной точке, поддаться исходящему от жреца властному зову. Два человеческих глаза, висящих в пустоте, – и сгусток идеальной тьмы над ними. Так это выглядит здесь. Где – здесь? Не известно, все равно. Значение имеет только слабый голосок на самом краю сознания, из последних сил удерживающий от падения во мрак. И не столь важно, что прикосновение обернется чем-то худшим, чем смерть: настойчивый ласковый взгляд манит, обещая немыслимые наслаждения, источником которых станет вечная боль. Радость мучения! Полная пустота – утрать себя и забудься в объятиях ночи!