Он процветал, создавая портреты новой элиты.
— Нет времени позировать? — входил в положение клиента Удищев, скорострельности которого мог бы позавидовать автомат Калашникова. — Так я тебя понимаю. Фотография есть? Давай сюда фотографию. Да и рассчитаемся заодно. Предоплата — святое дело. Ты умеешь деньги из воздуха делать, а я из дерьма шедевры. По рукам?
В отличие от Удищева, тихая жена его, к счастью, не была обременена талантами. Простая и светлая — в прямом и переносном смысле — работала она воспитательницей детского садика и привыкла общаться не только с мужем, но и со всем остальным человечеством, как с неразумными детьми — ласково и строго. Впрочем, с тех пор как помещение детсада приватизировала какая-то фирма и переоборудовала его в казино, Светлана Петровна сосредоточилась исключительно на домашнем хозяйстве и детях. Родилась и выросла она в шумном Ненуженске, но была в ней, вопреки городскому воспитанию, душевная деревенская доброта. Не то, чтобы Светлана Петровна приняла сторону Пентюхаева, однако же попыталась оправдать его:
— Цвет у него, конечно, хромает, — сказала она рассудительно, — цвет с твоим не сравнишь. Но, ты заметил, в последнее время он пишет чище. Гораздо чище. Быть может, похвала пойдет ему на пользу.
Робкая попытка заступиться «за эту бездарь» окончательно вывела Мирофана Удищева из себя.
— Что ты понимаешь в цвете! — взревел он смертельно раненным вепрем. — Нет у него никакого цвета! Одна грязь!
Как всякая умная жена, Светлана Петровна в конце концов согласилась с мужем и лишь печально кивала головой, поддакивая ужасным обвинениям: да, да, по большому счету, этот противный Пентюхаев конечно же дальтоник и плагиатор. Да, да, он украл у Мирофана цвет. Просто взял и бессовестно украл. Ну, украл и украл. Бог с ним.
Может быть, Пентюхаев и украл цвет у Удищева. Хотя как можно украсть цвет у человека, который принципиально не смешивает краски? Но, не при Светлане Петровне будет сказано, и Удищев не без греха. Как-то подарил ему тот же Пентюхаев одну вещичку. Пейзажик. По пьянке, наверное. А, может быть, Мирофан ее в карты выиграл. И что же с этой забавной вещицей сделал Удищев? Он ее, зараза, четырежды скопировал и, назвав «Времена года», продал очарованному его искусством англичанину. Иностранец сказал: «О, это есть большое искусство. Таможня будет иметь возражения». «Это не есть проблема», — успокоил клиента живописец. И действительно: в Союзе художников милая старушка за небольшое вознаграждение с удовольствием проштамповала «Времена года» печатью «Художественной ценности не имеет» — и полотна улетели за границу.