— Ну, что сказал доктор? — спросила жена.
— И почему я такой невезучий? Не зря говорят: кого Бог любит, того и наказывает, — пожаловался на судьбу Удищев. — Мест у них, видишь ли, нету. Тоже мне больница. Хуже гостиницы.
Взяв супругу за локоть, он решительно повлек ее к выходу, разъясняя ситуацию:
— Все, что от нас зависело, мы сделали. Пусть теперь сами с ним разбираются. Не выбросят же они его на улицу. А выбросят — это их проблемы.
— Что ты говоришь, Мит! Как можно? — пожурила мужа Светлана Петровна, освобождая локоть. — Нельзя бросать человека в беде.
— Святая ты баба, Светка. Тебе бы только монастырем заведовать, — расстроился Удищев. — Куда мы его денем?
— Отвезем его на виллу.
— Ты думаешь, что говоришь? Первого попавшего под колеса бродягу — на виллу? Там, между прочим, произведения искусства. Не говоря уже о японском телевизоре, финских холодильниках и немецком гарнитуре. И где ты увидела человека? Посмотри на его лохмотья. У него, поди, вшей, как независимости в стране.
— Как хочешь, Мит, но мы не можем бросить человека, пострадавшего по нашей вине.
— Вот детсад! — яростно удивился скромной непреклонности жены Мирофан.
Так вместо картошки и лука художник Удищев привез в загородный дом неизвестного бродяжку.
Безымянный бомж проснулся в белом, мягком облаке и подумал, что он в раю.
Рай был оклеен обоями в мелкую клеточку и увешан картинами в тяжелых рамах.
Рай раскачивался и гудел надтреснутым колоколом. Гул был ровным, нескончаемым. И странно было видеть абсолютную неподвижность висящих на раскачивающихся стенах картин.
Бомж с трудом сел и с удивлением уставился на собственные ноги, выглядывающие из облака. Худые, в меру волосатые, с расплющенными тесной обувью пальцами. Ноги как ноги. Просто он давно не видел их такими чистыми. Они показались ему несоразмерно большими и чужими. К тому же и непослушными.
Человек без имени попытался вспомнить, как он попал в это великолепие.
Ничего не вспоминалось. Думать было больно.
Преодолев головокружение, он спустил ноги с кровати. На полу стояли новенькие, в такую же клеточку, как и обои, тапочки, но человек постеснялся их обуть.
Держась за стенку, он дошел до двери и осторожно открыл ее. Дверь вела в пустой холл. Зеленый, как стриженый газон, палас. Диван и кресла, покрытые белыми в черных пятнах шкурами. Пятиярусная хрустальная люстра. Книжные шкафы. Телевизор с таким большим экраном, что вначале бомж принял его за затемненное окно.
Портрет красивой женщины в полный рост на фоне заиндевелых деревьев. От деревьев, дорогой шубы веяло холодом, и только глаза женщины излучали тепло.