Женщина смотрела на человека без имени с состраданием и нежностью. Он застеснялся и отвел глаза.
Окно. Почти во всю стену. И в этом окне, как бы обрамленная мореной рамой, дорогой картиной смотрелась величественная гора, увенчанная белоснежным пиком.
Она была похожа на морщинистого старца в газетной пилотке.
Потрясенный живым пейзажем, человек без имени долго рассматривал массив, борясь с головокружением и дивясь гениальности природы. В мире не было художника, который мог бы передать впечатление этой мощи и предгрозового покоя. К тому же настроение горы менялось с каждой минутой, никогда не повторяясь. Стоило на секунду отвлечься, как появлялись новые краски, освещение. Гора менялась, оставаясь неизменной. У нее был миллион лиц. Утренняя, вечерняя, ночная. В дождь, туман и снег. На нее можно было смотреть, не отрываясь, всю жизнь — с рождения до смерти. Этот пейзаж никогда не мог надоесть.
Из холла человек вышел на лестничный пролет. Ступени, покрытые ковровой дорожкой, вели вверх и вниз. Он поднялся по ним и попал в спортзал. Силовые тренажеры, боксерские груши и теннисный стол не заинтересовали его.
Бомж торкнулся в ближайшую дверь, и перед ним разверзлась пропасть.
Винтовая лестница уходила резко вниз и там, на дне пропасти, зиял прокопченной пастью камин. На круговой галерее с тонкими металлическими перилами было расставлено множество натянутых на подрамники холстов. Посредине этой вызывающей головокружение трехуровневой комнаты стоял мольберт со свежезагрунтованным холстом. На деревянном кресле, прочно сколоченном столе, массивных подоконниках высоких окон рассыпаны в беспорядке кисти и тюбики красок, подшивки журналов и тяжелые, как кирпичи, книги, в одной из которых вместо закладки торчал мастихин.
Над ателье не было крыши. Вместо нее светилось огромное окно, установленное по-тепличному наискосок.
На дрожащих ногах бомж спустился вниз. Он не мог преодолеть искушения живописным станком, красками и кистями.
Необыкновенно гудящая тишина, ровный свет, запахи мастерской — все убеждало его: он спит.
Спит и видит сон.
Самый невероятный сон, когда-либо виденный им.
Долго стоял он, очарованный прочностью мольберта, загипнотизированный чистотой холста, сдерживая нарастающее желание. Но это было выше его сил. Он взял из вазы кисти и, перекатывая их в руке, слушал, улыбаясь, приятный перестук сухого дерева. Придвинул поближе палитру из оргстекла с выдавленным из тюбиков фрагментом радуги.
Ему знаком был этот сон.
Яркие, сочные краски резали глаза. Порой, не справившись с головокружением, бомж опускался в деревянное кресло, моля Бога, чтобы сон не кончался.