— И как ты добыла кассету? — ревниво вспыхнул очами Грозный.
— Идем пить кофе, — миролюбиво отвечала Шамара.
С некоторых пор Светлана Петровна со страхом ожидала каждый новый номер «Дребездени».
Вот и на этот раз, прочитав свежее интервью, она в очередной раз испугалась.
— Мит, это правда, что с каждой проданной картины ты отчисляешь деньги на содержание детского дома? — спросила она строгим голосом воспитательницы детсада.
— Кто тебе сказал? — удивился Удищев. — Я что — похож на психа?
С тревогой посмотрела Светлана Петровна на своего знаменитого мужа и сказала с безнадежной печалью:
— Ты сказал, Мит.
— Я? — еще сильнее удивился Мирофан и выхватил газету из опущенных в отчаянии рук жены.
Найдя растревожившие Светлану Петровну строчки, успокоил ее:
— Переврали. Я сказал: хочу. Понимаешь — только хочу. А «хочу», наверное, выпало. Ты же знаешь этих журналюг.
— Переврали? А по телевизору ты что говорил? — с грустной укоризной потребовала объяснений Светлана.
— А что я говорил по телевизору? — нахмурился Удищев. Не нравился ему этот разговор.
— Ты сказал, что двадцать пять инвалидов на твои деньги съездили на Олимпийские игры. Наташка со второго этажа говорит: не муж у тебя, а дед Мороз какой-то…
Светлана Петровна пощадила мужа и не передала то, что сказала соседка потом. А она заявила буквально следующее: «Тоже мне, спонсор нашелся. Да он у тебя за бакс удавится. Лапшегон!»
— Мит, ведь это неправда, — в сильном замешательстве Светлана Петровна по-деревенски всплеснула руками, как это делают в крайнем изумлении старушки.
— Занесло, — мрачно пожирая яблоко, повинился Удищев. — Как сунут микрофон под нос, так меня и несет. От волнения, должно быть. Да и не важно, что я несу. Важен имидж, понимаешь. Этого Пупузика не поймешь — что для ящика, что для фильма… А ты, извини, с кем попало водишься. Наташка со второго этажа… Нашла подругу.
— Прошу тебя, Мит, не давай больше интервью. В очень неловкое положение можно попасть, — взмолилась, мягко воспитывая Мирофана, жена. — А вдруг им захочется встретиться с инвалидами, что на твои деньги на Олимпиаду ездили?
— Кончай базар! — рассердился Удищев. — Да кто этих трепачей, кроме тебя, смотрит. Если не догоняешь — помолчи!
И швырнул газету в экран телевизора.
— Ты представляешь, пустили слух, будто не я написал «Тройную радугу», — пожаловался он после напряженной паузы, пытаясь сгладить впечатление от собственной грубости.
— Не ты? А кто? — вздрогнула Светлана, ожидая услышать правду от самого Удищева, готовая все понять, все простить и поверить любому оправданию. Она щадила самолюбие мужа, попавшего в безвыходное положение, жалела его и была полна решимости разделить с ним позор.