— Оба вы правы, что за дело болеете, а по правы — что поделить его не можете; звонил он мне, жаловался.
— Ой, божечки! С нами спектакль разыгрывает и на нас же жалуется!
Любовь Николаевна сказала сдержанно:
— Слабость свою не хотел вам показывать.
— А тебе?
— А мне — обязан, но, в общем… вопрос не из простых.
Помолчав, Мария заулыбалась, засияла:
— Божечки, так я ж и возьмусь за него. А то… Бабам хоть на глаза не показывайся. А так, робили вместе и робить будем.
Мария, улыбаясь, смотрела на Вежневец. Любовь Николаевна даже улыбнулась горячности Марии, потом задумалась и сказала серьезно:
— Берись, только… мы с тебя спросим и перестройку, и механизацию фермы, и привлечение молодежи с ее запросами. В том числе и работу в две смены. Так что обдумай все, заведовать молочным цехом на комплексе спокойнее и зарплата твердая.
— Ладно, место хорошее, найдем кого, — Мария по-прежнему улыбалась.
— Берестень за тебя держится.
— На правлении решим.
— Ты и свои вопросы не отбрасывай. Бабьи. Иван-то как? Определились?
— Иван… — Улыбка погасла. Мария задумалась. — Иван… двадцать лет где-то, в чужих постелях выкачанный. Ох, Люба…
— Не спеши выгонять, если в душе что осталось.
Молодые годы не сбросишь.
— Но и не либеральничай. Жалость бабу губит. Хорошенько себя послушай и решай.
— Как решать-то, Любочка?
— Не знаю, Маша. Просто не знаю.
Иван сидел за столом и с беспокойством наблюдал за Марией, которая сложила в хозяйственную сумку продукты, сунула бутылку вина. Подошла к зеркалу, уложила волосы, подвела помадой губы.
Беспокойство Ивана усилилось.
— Пирушка какая? — осторожно спросил он.
— Своим бабским гуртом собираемся.
Мария повязала косынку, накинула плащ.
— Дела все, — с преувеличенным сочувствием произнес Иван, пытаясь завязать разговор. — Когда же поговорим с тобой, Маша? Определиться надо бы.
— Вот и определяйся, — отрезала Мария. — Я-то при чем?
Взяла сумку. Застегнула плащ.
— Ох, и смелости ты набралась, — Иван изобразил подобие улыбки. — Через кран переливается. А тихая была, терпеливая.
И за что тебе награды-то дали? За смелость или за терпение?
— И за терпение тоже, — ответила Мария, пытаясь понять, к чему он клонит. — Пила я свою бабью долю и никому на то не жаловалась.
— Так уж и никому. — Иван игриво посмотрел на Марию. — Такая баба любого мужика в жар кинет.
— Ну?! Дальше что же? Договаривай. Чего замолчал?
— Вот и ну. А дальше то, что красота твоя, Маша, при тебе осталась. А по мне так еще краше ты стала. Неужто все забыла?
— Забыла. Все забыла.
— Так вспомни…
— И вспоминать нечего! Нет у меня памяти про нас с тобой, Иван. Далеко ушла та моя память. И лучше не трожь ее. Слышишь?! Не трожь! В ней и сгореть тебе недолго!