— Так и скажи, что борец только на словах, — хмыкнул священник. — Может, бог твой и слова твои подтвердит?
Борец лучезарно улыбнулся и подошел к быку. Дружина расступилась, давая круг для боя. Смерды опустили веревки и разбежались.
Бык вырвал копытом дерн земли, и его ноздри выпустили тяжелый воздух. Борец хлопнул в ладоши, растер ладони и пошел на быка. Дал бык резвый старт на жертву, и Сема едва не вскрикнул, когда рога почти поддели мужика. Борец извернулся, одной рукой обхватил быка за рог, а другой схватил за мохнатый бок. Рогатый застыл, затем взревел — в руке борца оказался кусок бока: кожа с мясом и обломки ребер. Внутренности посыпались наружу. Жалобный вскрик копытного прокатился по округе, бык припал на колени и завалился в траву, истекая кровью. Борец обошел быка, взял за рога и, шепча, вывернул шею, избавляя животное от мучения долгой смерти.
Борец повернулся к князю и бросил кусок мяса под ноги коню. Коника повело в сторону, и гридням пришлось подскочить к Владимиру, чтобы удержать.
— Знатный борец, — обронил Владимир. — Иди и принеси нам победу.
— Не буду драться, — сухо обронил борец.
— Отчего же? — донеслось от воеводы.
— На кой мне за чужого бога жилы рвать? Нападут, буду биться, а пока стоят, чего мне в битву лезть?
— Так не за бога дерись, за князя своего, за землю родную. Переяславль отдадим, еще придут. — Перебил отец борца. — Не те они уже, что при Святославе. Осерчали.
— Не буду драться, пока князь не поклянется, что не заставит меня ни сейчас, ни потом клятву новому богу давать. Пусть позволит мне держаться старых устоев, — обронил борец.
— Да как ты смеешь, смерд?! Головы лишиться захотел! — Вскипел священник. — На колени и моли о пощаде!
— Не престало русичу на коленях стоять. А за Рода и головы не жалко. Ты же за своего бога волхвов рубишь, на кострах палишь, так и я за своего голову оторвал бы тебе, кабы ты не подле князя был, кабы не клятва. Только клятву я давал старому князю, Владимиру, а не Василию, как ныне зовется крещеный. Смотри, монах, могу и передумать.
Воевода взялся за меч, дернул коня.
Борец рванул рубаху и, обнажив грудь, приблизился к воеводе:
— А руби ты меня, воеводушка. А не буду биться!
— Упрямый черт! — обронил воевода, сдавливая эфес меча. — Ума нет и не будет. Нет больше старых богов, за что умирать собрался?
— Как же нет, когда по-прежнему светит солнце Ярилы, дует ветер Стрибога, гремит гроза Перуна? Я есть, значит, и боги есть. Не паду на колени и биться не выйду, пока князь слово не даст, что не будет заставлять окаянный крест надевать и православие на правоверие менять.