— Стало быть, дело такое вышло, — начал хозяин, все еще глядя в простенок, — слух разный промеж нашего народу о тебе. От шабров проходу нет. Оплошность сделали, что порядили. Коли там разные комсомольцы да вольная гульба...
Хозяин путался, и Парунька жалела его: она знала, что не от себя он так говорит — от жены получил наказ.
— Ты, хозяин, за што расчет-то мне даешь? — тихо, но твердо спросила она.
Тут обернулась хозяйка, наклонилась и развела руками:
— К парням больно добра, а у нас, чай, не последний дом. Слава те господи, не венчавшись не живем, от мужей не бегаем, — затараторила она. — Не дивим добрых людей.
— Погодь, мать. Ты тово... стало быть... не больно горячись. Тут все надо по-божески.
Хозяин полез в карман и достал серебряных монет. Положил их к пятерке, покосился на жену, потом махнул рукой и прибавил:
— Ты, тово... Валяй, мать, сама. В кузницу я тороплюсь.
Парунька собрала пожитки в узелок и сказала:
— Прощай, хозяйка.
— Не прогневайся, болезная, — сдержанным голосом ответила та. — Не поминай лихом. Всей бы душой... Да вишь ты, люди. На миру живем. Лукав ведь мир-то...
Хозяйка подала кусок пирога:
— Возьми на дорогу. Пригодится.
Прибежали дети: мальчик лет шести и девочка лет пяти:
— Няня, ты куда?
И заплакали, увидя лицо Паруньки.
— Не уходи! — в страхе говорили они. — Мама, не пущай ее.
— Идите, гуляйте, — приказала хозяйка. — Няня вернется.
Парунька обняла ребят, поцеловала их и вышла. Дети махали ей руками от завалинки и сквозь слезы улыбались.
Проходя мимо старух, Парунька увидела, как они спешно стали шептаться, показывая на нее пальцами.
Когда вышла она на зады к сараям — услышала за собой отчетливый шлепок по дороге. Обернувшись, увидела — гурьбой бегут за ней мальчишки, изредка на бегу бросают гнилую, проросшую картошку и свистят через засунутые в рот пальцы.
— Держи, держи ее! — слышались их голоса.
Парунька свернула на дорогу и, скрывшись за сараями, прибавила шагу.
По вызеленевшей ниве дорога вела к большому зверевскому лугу. Вправо березовая роща замыкала горизонт. Тропы резали дорогу и терялись в осиннике. За осинником дремало стадо, только козы рылись в кустах, раскачивали и шевелили лесной молодняк. Пастушата на огне сушили портянки, развесив их на пологах, сам пастух вдалеке от них плел лапоть.
Ребята перегнали ее и, выбежав на луг, замахали пастушатам и закричали:
— Ой!.. Перенимай!.. Егорка, катай наперерез! Полянская потребилка!
Пастушата стояли, прислушиваясь.
— Что столбами стали! Провороните. Действуй на всех парах! — стлались зычно по лугу ребячьи крики.