Раздался шлепок, что-то грохнулось:
— Старый бес! Захвалил гулену-девку. Вижу я, как ты бесстыжие свои глаза на нее пялишь!
Хозяин робко оправдывался:
— Да ну тебя! Наплюй на это. Про девку лестно подругам растрепать напраслину. А бабы и рады, подхватят клевету, да еще прибавят. Где мы такую добудем? Золотая работница. Натерпелась в сиротстве-то, испытала всякой всячины — и холоду, и голоду, и горе-обид. Известно дело, ее, как собаку, — только приласкать, она гору своротит.
Хозяйка забубнила пуще:
— Говорят тебе, рассчитай. Верно ли, нет ли говорят про нее, а лучше всего вовремя остеречься.
— Что она кому сделала, чем помешала кому?
— Да хоть бы ничего не сделала, да дурная о ней слава, и тем виновата. Еще подсветит дом, раз село подсветила.
— Да ведь и ее хата, говорят, горела. Неужели нормальный человек будет поджигать свою хату? Сама посуди. Подумай.
— Мне думать некогда. Чтобы сегодня же и духу ее не было. Уволь ее ради моего спокойствия.
Хозяин заговорил жалобным голосом:
— На что это похоже — вдруг ни с того, ни с сего хорошего человека взять да из дому выгнать.
— А я говорю, выгони!
— Как?
— Так! Ты знаешь, как выгоняют.
От волнения Парунька выронила мочалку из рук к перестала мыть пол. Голоса жены и мужа сливались в один ручей сердитых препирательств. Ей хотелось тут же кинуться в клеть, бросить в лицо хозяйке грязную тряпку и убежать. Но она погасила в себе это желание.
Голоса затихли. Прошел хозяин, отвернув лицо в сторону, за ним проплыла хозяйка — в пространство сказала:
— Завтракать скоро.
Сполоснув холодной водой пол, уже набело, Парунька вымыла в шайке ноги, выплеснула грязную воду за крыльцо и распустила сарафан.
За столом ее дожидались. В огромной плошке дымился горох, перед каждым лежала ложка, ломти хлеба.
Парунька села на лавку рядом с хозяйской дочерью. Хозяева сидели напротив.
— Уважь, матушка, божье-то обличье в себе, — вдруг сказала хозяйка.
Парунька, зардевшись, вскочила из-за стола и по всем правилам перекрестилась и прочитала «Отче наш». Хозяйка ела ее глазами.
Нудно ползли минуты, одна тяжелей другой. Чавканье и сопенье заслоняли остроту ожидания.
После гороха ели картошку с салом. Хозяин шумно опускал корявую щепоть в плошку, выскребал засохшие половинки картофеля о сальное дно и обсасывал пальцы.
Первой вышла из-за стола хозяйка, поглядев пристально на мужа, она торопливо начала собирать в опорожненную плошку корки хлеба и ложки. Муж ее, отворотив лицо к простенку, старательно рылся рукой в кармане штанов.
Собравшись с духом, он встал и положил перед Парунькой мятую пятерку. Бумажка комком легла у Парунькиных локтей.