Парни ехидно перемалкивались. Затем один сказал:
— По всему заметно, — вы, девки сладкие, всех парней с села сманили, другим не оставили. Вон сколько к зам привалило.
Тогда вышла из чулана Дуся, девка горемычная.
— Катитесь-ка, милые, во путь во дороженьку, — сказала она, подступая с ухватом.
— Вот так клюква, — ответил главный из парней, — уж и гоните! Это еще что? Гостим у вас мы немного время.
— Много ли, мало ли гостите, а только человечьим языком сказано — катитесь!
— Ах вот как? Здорово!
— Вы над нами не надсмехайтесь, — продолжала Дуся, держа ухват в руке. Мы не шишки еловые, нами бросаться. Хотите сидеть чин-чином, сидите, не хотите — для озорства помоложе артели есть.
Тот же парень, делая вид, что уходит, старчески кашляя, пополз по полу, язвя:
— В самом деле, ребята, пожалеть их надо. Дело не молодое.
— Молодое ли, старое ли, — загалдели девки скопом, — уходите к лешему. Никто вас не просит.
Дуся ухватом тронула парня, который полз. Тот озлился, наотмашь двинул ее кулаком, и она запрокинулась, заохала у печи.
— Бери ухваты! — закричали девки. — Бери ухваты, бей их, хулиганов, без разбору!
Парни опешили, а девки окружили их и направили на них рогатки ухватов. Полился поток несдержанных речей — в них вся горечь девичья хлынула:
— Вы и любовью нас изводите. Вспоминаем ту любовь до гробовой доски. Вы на сходбищах над нами же охальничаете. Будет, довольно!
— Все вы хуже в тысячу раз самой последней бабы, а туда же, смехом над нами. Ваньке Канашу пособники, а прозываетесь из бедняцкого роду, от середняцкого отца потомки. Потомки вы, потомки, на плечах у вас котомки!
Дуня вскрикнула:
— Бейте их, девки, и не жалейте!
Тут началась стряпня по-бабьи. Которых успели огреть ухватом, огрели, а которые исхитрились убежать, тех словами доканали, едучими, колючими, бабьими словами, упитанными извечной печалью и стародавней мукой.
Глазе девятая
Вернувшись домой, Марья застала у родителей Вавилу Пудова, Карпа Лобанова и Филиппа-самогонщика. Сидели они на почетных местах вокруг стола, чайничали.
Сизые облака дыма плутали вокруг их голов. Когда появилась Марья на пороге, все разом смолкли.
— Здорово, гости дорогие, — сказала она привет положенный и прошла в чулан к матери.
Марья боялась тех людей, что сидели с отцом, славились они на селе своей богочинностью и достатком. Они осуждали Василия за непутевую дочь.
Долго длилось подозрительное безмолвие. Потом его нарушил тихий, явственный, ручеструйный голос Вавилы:
— От японской войны до свержения царя Николая мы цветком цвели. Всему крестьянскому сословию большая оказывалась дорога к любому благополучию, по его стараниям и разуму. Видим без очков, что к чему и какой наклон жизнь приняла.