— Показалось тебе... Эту блажь ты из головы выкинь... Слышишь?
Марье казалось, что отец что-то знает. Она стала ложиться позднее и вставать, раньше, чтобы случайно подслушать разговоры домашних.
«Ужли учуяли, что Федя с документами в волость ушел? Так давно бы суматоху подняли. Хоть бы выгнали меня поскорее», — размышляла она.
Она отправилась к матери выполоть просо, твердо решив вернуться как можно позднее, на заре: не удастся ли этой ранью подслушать на дворе или в лавке разговора какого.
Темь только еще сползла с полей и огородов, когда Марья поравнялась со своим сараем. По тропе из сада вынырнули две тени, поплыли к ней. Она прислонилась к омету прошлогодней соломы и ждала с испугом. Мимо прошли по застланному гнилой соломой гумну свекор и Яшка. Осторожно отворил свекор сарайную дверь.
Марья подоткнула сарафан и прилипла боком к дощатым стенкам сарая.
Глухо и долго булькал голос свекра. Ничего нельзя было разобрать — только иногда нетерпеливо вплетался в его голос выкрик работника.
— Ну, вот... Кабы я не понимал!.. Еще бы... Эх, хозяин.
Наконец вновь тихо начала растворяться дверь. Видно, уже на пороге свекор напоследок бросил:
— Яков, держи язык за зубами! За эти дела... Упаси господи, коли что.
Марья отбежала за соседние сараи.
Яшка вышел со двора и двинулся по полевой дороге, неся на плече тяжелый узел.
Марья стояла, прижав к груди руки, и только тут поняла, что трясет ее мелкая дрожь. Лихорадочно соображала: «Что делать? Куда идти?»
Она подняла до колен сарафан и пошла прямиком по усадам к Паруньке. Молодая картофельная ботва холодными каплями росы обдавала ее голые икры. Пухлая земля обнимала ступни ног, под пятой чавкала грязью.
Светлело. Кусок березовой рощи неправильным четырехугольником виднелся за селом. Разодранная темь крепко завязла в кудрявом вишняке и в мохнатых ветках высокого вяза.
Огибая плетни, путаясь ногами в люцерне, потеряла полусапожку с левой ноги, шарила долго в кудрях раздобревшей травы, но напрасно. Скинула полусапожку и с другой ноги и пустилась в овраг босая.
Парунькина изба стояла третьей с краю на главном бугре над оврагом.
Парунька открыла дверцы сеней. Марья быстро вошла, повторяя:
— Пропала я, пропала моя головушка...
— Разъясни ты толком, — сказала Парунька.
— Страшно мне. Не знаю, что делать... Могут они все расстроить. У свекра везде рука.
— Ожидать от ваших что угодно можно, конечно. Но расстроить дело они не смогут. В вашей воле соединиться. В вашей воле разойтись. Сами кузнецы своего счастья.
Марью всю трясло от страха. Никогда не видала Парунька свою подругу такой растерянной. И Парунька сказала: