Подали телегу и уложили труп.
Толпа отхлынула на полянскую гать. На тумбе моста стоял Семен, убеждал собравшуюся молодежь криком:
— Слышали, несомненное ранение, сказал доктор... Деревенские кулаки тут замешаны, братцы! Марья Канашева, вот она здесь, сама замечала за свекром неладное. Товарищи молодежь, не упустим этого дела! Места наши темные, — везде кооперации да читальни, а что у нас? Каждый раз только попам и собирают. Братцы, неужто не видите — некультурность нас заела! Самых лучших парней убивают. В деревне самогон, частный капитал да бесчинство. Неужели, братцы, так нам в Красной Армии объясняли? Неужто это? Саня, ты, Матвей, как же это?
Парни отвечали громко:
— Правильно! Организуй, Семен!
Санька протискался к Семену, исступленно призывал:
— Поддержим, товарищи! Вот!
— Валяйте! — галдели парни.
Семен затряс обоими руками:
— Убили Федора, ясно!
— Ответишь за это! — понеслось руганью от мужиков. — Клеплешь попусту.
Один из сродников канашевских, торговец самогоном, непонятливо сеял слово около Семена, пер на него грудью, и на секунду увидела толпа — корягой полетел а омут человек. Это был Семен.
Молодые не разобрались, подумали, что толкнули Семена намеренно.
Когда Семен вылез и жал воду из порток, за гатью парни уже кого-то колотили: далеко к сельскому кладбищу вразброд бежал народ, плакали дети, а влево, выминая дорожки на пырее, парни густою стеной гнали опешивших мужиков.
— Тятька!.. Беги скорей! Убьют, — визжали где-то.
Семен перепрыгнул через ручей и побежал к парням.
Санька держал за бороду рыжего мужика и бил его по щекам резиновой калошей.
В стороне, взметая кверху кулаки, не своим голосом кричала Парунька:
— Вали его! Еще раз! Так... вот его!
— Не надо, Саня, не надо, бросьте драться, — хрипло на бегу бросал слова Семен и видел, что никто его не слышит. Он подскочил, вырвал калошу, задыхаясь, сказал: — Эдак не годится, нам же хуже! И закричал: — Не трогай мужиков, робя! Остановитесь!..
Приминая зеленую рожь, от кладбища бежала Марья; указывая назад рукой, она призывала:
— Нашего-то, нашего-то пымайте! Дайте ему выволочку.
Под березой, в тени, маячила вылинявшим кумачом бородатая фигура Егора Канашева. Положа руки на живот, взирал он спокойно на бегущих к нему мужиков. Потом, склоня голову вниз, не спеша скрылся в гуще деревенских изб.
Парни крикливой кучей двигались по дороге шагом. У плетня встретили их матери и сестры, ахая, грозились:
— Не стерпит господь! Покарает! Увидите вот, мошенники. На отцов пошли, неслыханный грех.
Мужики жались к воротам домов, молодежь зашагала на конец села к Семену.