— Сидите, сидите, — жестом остановил их Захаров. — И я послушаю. Продолжайте.
— Продолжайте, Васин, — сказал Николай Кузьмич. — Вы остановились на листке из календаря Баркова…
Миновав вестибюль, Шувалов проталкивался среди возбужденно беседующих, жестикулирующих, улыбающихся и мрачных людей. Едва не столкнувшись с ним, секретарша Люся обрадовалась как родному:
— Ой, здравствуйте!.. Я просто голову потеряла: все Леонида Петровича ищут, а его нет и нет! Не видели? Он такой хитрый: как самая горячка начинается, так обязательно надолго слиняет куда-нибудь!
— Он хитрый, — согласился Шувалов. — И как раз поэтому, видимо, очень надолго слинял…
Неподалеку, пропуская одетых к очередному показу манекенщиц, расступалась толпа: Регина, Рита, Жанна и Таня проходили с не меньшей манерностью, чем их зарубежные товарки… Шувалов заметил Эдстрёма, усмехнувшись, понаблюдал за ним и, повернувшись, пошел вверх по лестнице на следующий этаж.
Здесь было пусто и тихо, по коридору справа и слева соседствовали закрытые двери с табличками фамилий. Он шел уверенно, однако прежде чем открыть ту дверь, к которой шел, постоял перед ней, как бы решаясь…
Русанова сидела в кресле у окна, отвернувшись к стеклу, поза ее выражала усталость, печаль и одиночество. Услышав звук притворившейся двери, она обернулась, молча смотрела па вошедшего, и ничего не изменилось в ее лице.
— Прошу прощения, — сказал Шувалов. — Там чёрт-те какой ажиотаж, а я устал, и отдохнуть душой хочется и выговориться, а некому… Вы уж не гоните, а? Можно войти?
— Так ведь вошли уже. И гнать, вас, наверно, бессмысленно… Проходите, садитесь, только мне домой скоро.
— Ничего, — Шувалов подошел, сел рядом, и осторожно положил большую ладонь на ее маленькую. — Мы пока посидим, а потом я вас провожу и попрошусь в гости… Пустите — хорошо, а если нетто сразу уйду, честное слово!
— Уж вы уйдете, как же, — нечто вроде улыбки появилось на ее лице, хотя продолжала смотреть серьезно и пристально.