— Что с тобой, Гоша? Ты как в воду опущенный…
— Голова что-то побаливает, да и с Одессой расставаться грустно.
— Ну, это не смертельно. Скоро пройдет.
Мы досидели до конца спектакля. Женя, сначала веселая и оживленная, тоже помрачнела. Капитан меня не заметил. Пока все шло хорошо. Но было как-то тревожно, и я не мог дождаться, когда посажу Женю в трамвай.
У трамвайной остановки стояло много народа. В темноте показались огоньки трамвая.
— Женя, мы увидимся с тобой в Ленинграде? — тихо спросил я.
— Обязательно. Как только приедешь в Ленинград, позвони мне. Кстати, и по математике мне поможешь. Идет?
— Женя…
— Что, Гоша? — Она улыбнулась. Я не знал, что мне сказать, а сказать хотелось многое. — Ну, скорее, а то я опоздаю.
— Ничего… До свиданья. Не забывай.
Секунду я постоял, глядя вслед удалявшемуся вагону, потом быстро пошел на судно. Запыхавшись, я прибежал к «Товарищу». Слышно было, как на баке склянки пробили четыре двойных. Полночь. В условленном месте Милейковского не оказалось. Не видно было и белой байдарки у борта.
«Где же он? Может быть, на другом борту?» — с-тревогой подумал я.
Я далеко обошел парусник. На правом борту байдарки тоже не было. Прошло десять, пятнадцать минут, потом полчаса. Милейковский не показывался. Сердце мое учащенно билось. Как же мне теперь поступить? Кто на вахте у трапа? Попробую упросить вахтенного, чтобы молчал. Может быть, и выйдет. Только теперь я понял, на какой риск пошел, уходя с вахты. Решалась моя судьба, что-то надо было предпринимать.
«Слезами горю не поможешь», — подумал я и решительно двинулся к сходне.
При тусклом свете храпового фонаря было трудно разобрать, кто стоит на вахте.
Неуверенно поднялся я на полуют. У трапа стоял Дубинин, а рядом с ним — это превзошло самые худшие мои ожидания — старпом.
— Здравствуй, Микешин! А я-то думал, что ты на вахте, — с усмешкой приветствовал меня старпом.
— Я, Василий Васильевич…
— Ты думал, что за тебя бушлат вахту отстоит? Так, что ли?
Я понял, что ему все известно. Это был полный провал.
— Так-то ты начинаешь свою морскую службу, Микешин! Вахтенный покинул судно! Таких позорных случаев за мою долголетнюю службу еще не бывало, — голос старпома дрожал от возмущения.
Я молча стоял перед ним, не зная, что мне говорить.
— Можешь идти. Завтра разберемся.
Подавленный, я поплелся в кубрик. У входа меня ожидал расстроенный Милейковский.
— Что же ты меня так подвел? А? — накинулся я на него.
— Не мог, Гошка. Никак не мог. Байдарку еще с вечера увели под корму. А тут эта проверка началась. Суматоха…
— Эх ты… шляпа! — зло сказал я и спустился в кубрик.