Стармех отвел глаза и сердито ответил:
— Михаил Иванович, мне переодеваться некогда, а слушать замечания этого… не желаю.
— Глупости. Ходите так. Я разрешаю.
— Не буду. Вообще я его видеть не хочу, — упрямо сказал старик. — Мне тут спокойнее.
Галышев пожал плечами и укоризненно покачал головой.
Микешин избегал долго засиживаться в кают-компании и, пообедав, уходил к себе или шел на корму в столовую команды. Кают-компания, место, где так любят провести свободные часы моряки, где ведутся разговоры о прошедших плаваниях, рассказываются смешные случаи или решаются серьезные судовые вопросы, пустовала. Она не объединяла командный состав «Унжи», как это бывает обычно. В кают-компании часами рассиживались Уськов и радист, остроносый, похожий на лисичку юноша хилого телосложения. Микешин часто видел его и Уськова вместе.
Обычно Уськов говорил, а радист согласно кивал головой.
В столовой было веселее и непринужденнее. Микешин очень быстро познакомился и сошелся с командой. Только боцман Кириченко демонстративно не замечал Игоря.
Микешин с любопытством наблюдал за этим человеком. Костя был из крымских рыбаков. В жилах его, как он говорил, текла греческая кровь. Своим внешним видом он опровергал обычное представление о боцмане, складывающееся у людей по прочитанным книгам.
Молодой, высокий, загорелый, с тонкой талией и широкими плечами, Костя Кириченко совсем не походил на просоленных боцманов парусного флота. Обращался он со своими подчиненными только на «вы» и как-то особенно вежливо, что никак не подходило к его должности. Эта вежливость, в соединении с типично южным остроумием и иронией, действовала сильнее всяких разносов.
Обычно Костино «воспитание» начиналось так. Он вызывал провинившегося матроса к себе в каюту.
— Садитесь, Петров, я вас прошу, — ласково приглашал боцман.
Польщенный Петров садился.
— Скажите, мама учила вас штаны застегивать после того, как вы посидели на горшке?
Чуя в этом начале недоброе, матрос молчал.
— Наверное, учила, сознайтесь. Не скрывайте.
— Да брось ты, боцман… — смущенно бормотал Петров.
— Бедная ваша мама. Вырос у нее такой оболтус, а штаны не умеет застегнуть, — укоризненно качал головой Костя и вдруг свирепел: — Вы вот работали на спардеке, разбросали все и не убрали за собой… Быстренько, я вас прошу, пойдите и наведите порядочек.
— Я уж помылся, боцман. Сейчас ужин. Завтра уберем. Не пойду я…
Глаза боцмана начинали сверкать недобрыми огоньками. Он сжимал плечо матроса и шепотом выдыхал:
— Ну!.. Я вас очень прошу.
В этом «очень» чувствовалась угроза. Матросы боцмана побаивались.