— Успокойтесь и не бойтесь ничего. Все будет хорошо. Вы ведь действительно ничего не знаете. Три дня на судне — это очень малый срок, — уже проникновенно и убеждающе говорил замполит. — Ничего не знаете.
Это было почти внушением. Скоро доктор забылся в неспокойном сне. А Чумаков сидел в темноте, в тяжелом раздумье. Он верил, что Бойко рассказал ему все, ничего не утаил, но какие еще испытания суждены им?..
Вернется ли Виталий Дмитриевич?
…О смерти Дрозда моряки узнали много позднее.
1
Поезд громыхал по рельсам. Он шел медленно, часто останавливался, пропуская военные составы. Моряки сидели на деревянных неудобных сиденьях пригородных вагонов. Некоторые лежали на чемоданах, тесно прижавшись друг к другу, и спали. Синий свет лампочек делал их похожими на мертвецов. У дверей сидели вооруженные солдаты и молча курили травянистые сигареты «Рекорд».
Игорь, прижатый в угол дремлющим Чумаковым, смотрел в темное, забранное решеткой окно и перебирал в памяти события последних дней. Они развернулись быстро и неожиданно.
…Через несколько дней после возвращения моряков из гестапо в барак пришел переводчик и объявил:
— Завтра вас повезут в Берлин, на обмен. Так что к утру будьте готовы.
В первый момент моряков охватила такая радость, что они готовы были расцеловать переводчика, но тут же вспомнили о капитане «Тифлиса»: Дрозд еще не вернулся.
Микешин выступил вперед и сказал:
— Без капитана не поедем. Так, ребята? — обернулся он к товарищам, окружавшим переводчика.
Вопрос этот обсуждался много раз, и было принято твердое решение: не уезжать из лагеря без Виталия Дмитриевича. Микешин ждал бурно выраженного согласия, однако кругом молчали. Это неуверенное молчание длилось всего несколько секунд. Но Микешин видел, как напряглось лицо переводчика. В эти несколько секунд кое-кто подумал: «Из-за одного человека можем все не попасть на родину».
Вслух этого никто не сказал. Потом кто-то вяло проговорил:
— Не поедем!
Переводчик понял настроение людей. Он расправил плечи и строго, не повышая голоса, произнес:
— Кто не хочет ехать, может остаться. Можете оставаться все. Нам есть на кого менять наших людей, кроме вас.
Он круто повернулся и вышел из барака.
— Ясно?! Заварили кашу? — зло сплюнув, проговорил матрос Рыбников. — Теперь, кажется, домой никто не попадет.
Микешин не выдержал. Он подскочил к Рыбникову и закричал:
— Что говоришь, подлец? А если бы ты сидел сейчас в гестапо, а все товарищи уезжали домой, что ты тогда запел бы? Небось ноги целовал бы, чтобы не бросали, а Дрозда, значит, можно бросить? Так выходит?