Комендант крепко пожал всем руки.
…И вот они едут. Состав из товарных вагонов часто и подолгу останавливается в открытом поле. Машинист-немец, высохший от голода и бессонных ночей (его освободили советские войска из гитлеровского КЦ), озабоченно ходит с инструментом вокруг помятого паровоза. Он что-то бурчит себе под нос, подтягивает гайки и иногда кричит на помощника, совсем юного чумазого паренька.
Паровоз пыхтел, испускал струи белого пара, несколько раз дергал состав и наконец трогался. Вагоны были переполнены русскими, пробиравшимися домой. Они считали себя счастливцами, потому что им удалось получить место в этом поезде: тысячи людей шли по дорогам Германии на восток пешком. Дети, старики, женщины двигались к разбитым домам, к сожженным и вырубленным садам, к родным пепелищам…
Три вагона занимали моряки. Микешин сидел у окна и прислушивался к разговорам. Говорили, что скоро Мейсен. Но теперь слова «скоро» или «близко» ничего не определяли: двадцать километров можно было ехать трое суток… Война окончена. Двадцать пять процентов интернированных моряков уничтожены. Они никогда не увидят родину, не вдохнут ее воздуха… Микешин вспомнил первые дни войны, свои сомнения и боль, вспомнил смерть Кости Кириченко, дырочку дула пистолета «Маннергейма», сарай с соломой…
Вспомнил слова Чумакова: «Игорь, верь: мы победим. Отдай все силы за то, чтобы никогда на землю не возвратился фашизм».
2
…В Мейсене морякам повезло: там проездом оказался генерал Голиков. Он принял моряков как старых знакомых.
— Знаю, знаю. Следил за вами. Сейчас ваших замполитов разыскиваю, — говорил он, усаживая капитанов. — Вырвались из «Вайлдфореста»! Молодцы. Ну, рассказывайте все подробно…
Моряки вышли от Голикова радостные. В кармане у Горностаева лежала официальная бумага за подписью генерала, приказывавшая всем комендантам распределительных лагерей, военным, железнодорожным властям и прочим лицам не чинить препятствий и оказывать содействие группе интернированных моряков в продвижении прямо на Ленинград. Слово «прямо» было подчеркнуто…
3
Поезд остановился на разъезде у сожженного кирпичного домика с поломанным забором. Меняли паровоз. Бригадный, проходя вдоль вагонов, говорил:
— Россия, ребята. Здесь начинается наша земля. — Его голос в утренней тишине звучал как-то особенно чисто и торжественно.
Россия! Неужели они снова на родине? Не верилось этому счастью.
Микешин выпрыгнул из вагона на землю. Рассветало. На востоке, там, где была родина, у горизонта небо приняло оранжево-красный цвет, а над головой оно стало прозрачным, синим, очень высоким, с едва заметными блестящими точками звезд. Пахло травой, цветами, прелью, душистым запахом поля. Недалеко чернели тонкие стволы редких берез. У самой насыпи росли маленькие трогательные ели. Откуда-то издалека тянуло дымком.