Острое чувство субботы (Сахновский) - страница 12

Он отмахивается: «Да сделаю, успею».

А время поджимает, уже темно, зима ведь, мне спать вроде как надо. Он говорит: «Всё! Сейчас делать начинаю», — и ватман достаёт.

Я поверила и ушла спать.

Наутро встаю… Пипец. Вместо короны — шляпа мухомора.

Ему, видно, лень было заморачиваться, он по-быстрому вырезал круг и свернул в конус.

Ну, и всё. Я была мухомором среди снежинок.

Это сейчас — чем больше выпендришься, тем лучше. А тогда??.. Я была толстая. Меня даже не взяли показывать гостям аэробику.


Тут у нас день рождения начальницы случился, и меня заставили выпить полбутылки шампанского. В этот момент звонит моя дизайнерская звезда. Спрашиваю:

— Когда у тебя будет вмешательство «пан или пропан»?

— Уже через четыре дня. Скажи мне что-нибудь радикальное!

— В каком смысле? Что-то страшное?

— Хорошо, давай страшное.

Подумала и говорю, под влиянием шампанского:

— Я тебя изнасилую.

Он подумал и говорит:

— Симпатичная мысль, творческая.

— Радикально получилось?

— Да, мне понравилось. Как только оклемаюсь после хирургии, сразу позову тебя встречаться.

— Ну всё, замётано. Я по такому случаю накрашусь, так и быть.

Ещё минут пять поговорили о положении в мире. Прощаемся.

— Ну ладно, — говорю, — береги себя там! Мне всё-таки ещё тебя насиловать предстоит.

— Ради этого постараюсь.


Я потом полчаса в зеркале себя разглядывала, невзирая ни на кого. Тоже ещё снежинка.

История вторая

ЦВЕТНОЙ ВОЗДУХ

Я позвонил ей за четыре дня до своей смерти, потому что, оказалось, больше некому позвонить. Она была слегка пьяная, поздравляли кого-то на работе, и разговаривала смелее, чем в тот вечер, когда осталась у меня ночевать.

Звонил-то я с одной целью — попрощаться, и всё.

Но она вдруг захотела условиться о каком-то любовном будущем, пообещала в честь меня накраситься и прямо даже изнасиловать. Ну, я говорю, согласен быть потерпевшим.

А что я мог ответить? Не приглашать же её пить компот на моих поминках.


Собственно, я уже давно заметил, как на некоторых отдельно взятых лицах появляется черта обречённости. Ещё месяц, ещё неделю назад её точно не было, а потом — раз, и видишь эту ужасающую окончательность. Независимо от возраста. Конец фильма осознаёшь до того, как поплывут заключительные титры, белые на чёрном.

Но вот заглянуть в зеркало, чтобы оценить своё лицо с этой же точки зрения, насчёт близости к финалу, я догадался только недавно, в апреле, после свидания с врачихой, которая меня сразила своей надменностью.

Она сидела за столиком, похожим на туалетный, поджимала круглые ноги в нейлоновой сеточке и разглядывала квитанцию об оплате её бесценных консультационных услуг. Плательщика и подателя квитанции, который вздумал тут бубнить о том, «что беспокоит», то есть меня, даже не удостоила взглядом. Зато раза два извилисто передёрнула бёдрами и плечами, как будто подтянула тесную сбрую или портупею, наспех упрятанную под халат.