— Алло! Нет Виктора Семеновича. В командировке. А кто это? Тьфу ты, черт, я тебя не узнал. Сейчас позову. Скрывается он, скрывается. От женщин, от кого же еще!..
И опять — дома. На этот раз умело врала Ириша:
— Нет его. В командировке. А что передать? Ничего? Спасибо…
Жизнь шла своим чередом: четверо в лаборатории стояли, сгрудившись, перед экраном; потом Виктор Аржанников плелся с портфелем за Иришкой в бассейн, успевая еще забежать в булочную; вечером он сидел у телевизора; ночью — на кухне, разложив свои таблицы. Время от времени Наташа и Ириша, сменяя друг друга, отвечали на звонки:
— Нет его. В командировке. В Тюмени. Что передать?
Однажды Наташа заметила по этому поводу:
— Да, лихо она у нас врать научилась!
Виктор Семенович промолчал.
— А почему ты все прячешься? — спросила Наташа.
— А потому что у меня нет времени, — сказал Виктор Семенович. Это было больное место, и он закричал: — Нет времени! Нет! Катастрофа с временем, понимаешь?
— Понимаю. К маме моей второй месяц не можем выбраться, — спокойным тоном заметила Наташа.
— Не можем, да!
— А что ты нервничаешь, успокойся.
Он успокоился.
— Надо, кстати, Иришку послать к бабушке, пусть проведает.
— Попробуй, — сказала Наташа.
— Я заметил, она у нас не любит делать то, что ей неинтересно.
— А кто любит? Мы?
— Мы, по-моему, только и делаем, что нам неинтересно. Скрипим, но делаем.
— Вот именно. Скрипим, — усмехнулась Наташа.
Потом она пришла на кухню, где Виктор Семенович расположился со своими таблицами. Спросила мирно:
— Ну и сколько это может продолжаться?
— Не знаю. Не знаю.
— Послушай. — Она села рядом. — А может, ей там есть нечего, твоей этой тетке? Продуктов купить или что…
— Кто будет покупать? Ты? — спросил Виктор Семенович. И добавил: — Ну а как она до сих пор обходилась? Ничего, приспособит пионеров!
— Каких пионеров?
— Таких, как наша дочь. Которые родных бабушек не видят месяцами, а чужим носят продукты. Называется: общественная работа!
Вышло остроумно. Наташа рассмеялась.
Потом, отсмеявшись, сказала:
— А ты не добрый.
— Я чересчур добрый! Чересчур! — сказал Виктор Семенович.
— Это не называется добротой.
— А как называется? Слушай! Ну должна же быть справедливость! Ты мне скажи: где она была, где они все были, когда я жил в общежитии, учился н когда мы потом снимали комнату? Я б тогда очень даже приветствовал какую-нибудь тетку, у которой можно было бы хоть раз пообедать или перехватить до стипендии! Была же она там где-то и не искала двоюродных племянников, правда? Служила своему гению мужу! Этот гений меня бы еще наверняка попер, если б я тогда объявился. Своих-то детей не завели, не хотели!