Но они не стали нас искать, совсем не стали; вместо этого они нашли друг друга. Нам слышно было, как они целовались и тихо постанывали, и через какое-то время мы опустились на колени, приподняли нижний край занавески и начали подглядывать. Ма сидела на умывальнике спиной к зеркалу, обняв ногами Папса за талию. Пальцами рук она водила по его спине. Кисти у нее были маленькие и легкие, от накрашенных ногтей на коже у Папса оставались бороздки.
Лапы Папса на ее маленьком теле выглядели очень массивными. Он стиснул ее бедра и то притягивал ее к себе, то отталкивал, тихо, равномерно, настойчиво, он сдавливал ее так, что казалось, пальцы уходят в ее бока, точно в зыбучий песок, а когда я поднял глаза на ее лицо, оно было таким, точно ей больно, но испуга не чувствовалось, эта боль была словно бы ей желанна.
Нам все было видно — и что синие джинсы Папса выцвели, где он держал бумажник, и мышцы его живота, и что Ма закрыла глаза, а Папс свои нет, и что он ее кусал, и что оба схватились крепко, и что Ма скрестила лодыжки, и что пальцы ног у нее тонкие, длинные. Ее ноги сжимали его и разжимали, а он так напирал, что ее кожа соприкоснулась с кожей ее отражения наподобие сиамских близнецов, которых я однажды видел на картинке. В основание ее позвоночника вдавился кран, и для нее, наверно, это было мучительно, для нее все вместе, наверно, было мучительно, потому что Папс был намного крупней, тяжелей, чем она, и он с ней не церемонился, как не церемонился с нами. Нам видно было, что и для нее любить его значит терпеть от него боль.
Папс оттеснил Ма до конца, до упора, ее волосы смешались с отраженными, удвоились из-за зеркала. Он кусал ее шею, как яблоко, а она перекатила голову и заметила нас. Улыбнулась. Отстранила от себя голову Папса и повернула его, чтобы он тоже нас заметил.
— А я думал, вы пропали, — сказал он.
— Вы должны были нас искать, — упрекнул их Манни.
— А я кое-что получше нашел, — сказал Папс, и Ма, шлепнув его по груди, назвала его поганцем. Она отцепилась от него и стала поправлять одежду, приглаживать волосы. Он попытался еще раз поцеловать ее в шею, но она увернулась.
— Достань из шкафа мои ботинки, — сказала она. — Пожалуйста, Папи, я опаздываю.
Мы вздохнули и опустились на задницы, но, как только Папс вышел из ванной, Ма выключила свет, закрыла дверь, залезла к нам в ванну и задернула за собой занавеску. Стало совсем темно; мы даже ее не видели, но чувствовали ее руки, она нас обнимала, ее волосы щекотали мне голые плечи.
— Мы ему покажем, — пообещала Ма, и мы любили ее в эту минуту, отчаянно любили.