Повернулись посмотреть на дом Грайсов, вышел ли кто по нашу душу, — оказалось, вышел, вон он, сын Грайсов, металлист, на два года старше Манни и худой как палка. Он шагал посреди улицы, покачивая сбоку рукой с фонариком. Когда дошел до нашего мелового круга, остановился и обвел его лучом по краю. Потом поднял фонарик выше, чтобы увидеть весь рисунок. И двинулся дальше по улице к тупику, где мы стояли на четвереньках на опушке леса.
— Ребя-ата, — пропел он. — Ребя-а-а-ата.
Манни встал, подошел к бревну, которое обозначало конец дороги, и сел на бревно, чтобы металлист его увидел, когда приблизится, увидел, что он не прячется. Мы с Джоэлом последовали за Манни, отряхивая коленки от земли и вытирая ладони одну о другую.
— Три псины на поваленной осине, — сказал парень и поводил по нам фонариком туда-сюда.
Мы прикрыли глаза руками. Под светом фонарика дорожный знак тупика вспыхнул желтым, металлист задержал на нем фонарик и засмеялся.
— В темноте все по-диковинному выглядит, — сказал он, потушил фонарик и подсел четвертой псиной к нам на бревно.
— Привет, пацаны, как жизнь?
Он знал, что это мы сейчас раскокали окно старого фургона, — это и ежу было понятно, — и в его голосе слышался странный такой юморок. Последнее время металлист вообще крутился около нас, подкидывал шуточки — мы не знали, почему; может, потому просто-напросто, что из всех, кто еще гулял в такую поздноту, мы одни более-менее подходили ему по возрасту, а может, тут было что-нибудь похуже. То он заявлял, что приехал с севера, то что из Техаса, то что из Калифорнии. Очень светлые волосы падали сзади ему на плечи, длинные и слипшиеся, а с боков и спереди были коротко подстрижены. Он все время теребил себя между ног и сколько мог вранья втиснуть в то, что говорил, столько и втискивал. Похожих парней мы повсюду видели вокруг, но старались держаться от них подальше — мы, мальцы, трое полукровок, в своем мире, белая шваль в своем. Нас точно так же предостерегали от них, как их от нас, да мы к тому же в них и не нуждались: нам для игр, погонь и потасовок вполне хватало друг друга. Мы по-прежнему держались сплоченно: Манни верховодил, устанавливал правила, Джоэл их нарушал, я, как мог, поддерживал мир, иногда всего-навсего тем, что падал на колени, закрывал руками голову и позволял им колотить меня и ругаться, пока не одолевала усталость, или скука, или раскаяние. Они называли меня пидором, занудой, метелили меня в четыре руки, но все-таки были добрей ко мне, чем друг к другу. И все в нашей округе знали: они готовы драться за меня до крови, мои братья, и дрались уже.