Лепнина. Золочение. Барельефы и картины. Статуи. Много, как в музее. Целые кусты цветущих роз в огромных кадках. Разлапистые тропические пальмы. Ковры и изящная мебель. Множество фарфоровых, бронзовых, серебряных, малахитовых, золоченых безделушек. Фотографии в рамках из ценных пород дерева. Тяжелые портьеры с кистями. Огромные, полные блеска, комнаты. Великолепные залы, в которых невозможно жить из-за постоянного сквозняка. И, наконец, как стакан многогранная, двухэтажная, целиком обшитая деревянными панелями, библиотека.
Первым бросился в глаза стоящий точно в центре восьмигранника круглый стол, заставленный разнокалиберными бутылками и бокалами. Большая корзина с фруктами смотрелась в этом натюрморте явно лишней, как античная статуя в притоне. И тут я был вынужден согласиться с саркастичным Германом — зря тащил с собой бумаги. Никому-то они тут не интересны.
Потом только отыскал глазами цесаревича. Он, обложенный подушками, полулежал на небольшом диванчике. Рядом, в пределах досягаемости его рук, на столике, который сто лет спустя назвали бы журнальным, среди наполовину полных фужеров с кроваво-красным вином, вазочки с конфетами, разряженного револьвера, нескольких игральных карт и фотографий, валялось несколько официального вида бумаг.
К столику был прислонен видимый мне в пол-оборота парадный портрет красивой девушки с короной на голове.
Сам Никса, обычно подтянутый и по-английски элегантный, теперь был в неряшливо расстегнутом мундире, и с красными винными пятнами на снежно-белой рубашке. В половине пятого дня он был пьян. За спиной Никсы, наполовину скрытый спинкой дивана, притаился огромный Александр, второй сын Императора.
— Ваши Императорские Высочества, — поклонился я чуть глубже обычного. Изо всех сил старался не показать своего разочарования, и поспешно отвернулся, стрельнув глазами по остальным обитателям библиотеки. — Господа. Здравствуйте.
— А! Герман Густавович, — глаза Николая блестели, но речь еще не стала заторможенной. Похоже, пить они только начинали. — Садитесь, где понравится. У нас сейчас без чинов.
— Вот, господа, — привалившегося спиной к подлокотнику дивана, сидящего прямо на полу ногами к камину, князя Мещерского от входа было плохо видно. — Извольте видеть этого странного господина. В нем совершенно нет верноподданнического подобострастия! Он разговаривает с нашим Никсой, как… Как…
— Как ты, Вово, — хихикнул цесаревич. — В точности, как ты! Оттого ты и злишься по-детски, что считаешь себя единственным моим другом.
— Николя, — по-французски, капризно обратилась к Николаю некрасивая, с лошадиным лицом и глазами навыкат, девушка лет двадцати. — Ты не представишь нам своего гостя?